Шесть ночей. Он и она
Шрифт:
– Не надо! – спохватывается он.
На глаза Китнисс набегают слезы, но она продолжает:
– Семья, дети – это не для меня, Гейл, и разве я могу лишить этого и тебя? Ты заслуживаешь большего…
Слезинка беззвучно скатывается по ее щеке.
– Я не хочу, чтобы ты уходил, – почти молит Китнисс, – но… и выйти за тебя я не могу.
– Это все из-за нее? – резко спрашивает Гейл.
Китнисс замирает: она столько лет гнала от себя этот вопрос, что возвращаться к нему больно и страшно.
– Просто скажи: ты все
Она отшатывается как от удара, пятится к дивану, едва не падая на него.
Молчит, и Гейл тоже.
Ему плохо, и ей тоже.
– Я… мы… мы все виноваты в том, что случилось, – с трудом шепчет Китнисс. – Это не ты сбросил бомбы, но…
– Но я их сделал, – подсказывает Гейл.
Она просто кивает. Ей нечего сказать.
Парень опускается в кресло напротив нее, трет лицо руками, словно слишком устал. А ведь, и правда, он столько лет боролся за Китнисс с ней же самой – с таким неимоверным трудом вытаскивал ее с того света – и все это время не мог задать единственный вопрос, единственный, но самый главный.
Не важно, любит ли она его. И даже не важно, как сильно.
Смерть Прим разрубила их жизни навсегда.
Гейл не смотрит на нее, не хочет. Ему тошно.
– Ладно… – он, наконец, перебарывает себя. – Я понял.
Китнисс смахивает слезы, пронзает его взглядом.
– Ты ведь… не уйдешь?
Она выглядит такой беззащитной, что у Гейла щемит сердце: он садится перед ней – приклоняет колени – и, взяв тонкую холодную руку в свою, произносит:
– Мы с тобой так устроены, Китнисс, вечно спасаем друг друга, – он старается улыбнуться. – Тогда, после Капитолия я спасал тебя. Сейчас – ты спасешь меня, если отпустишь…
– Я не могу… – всхлипывает она.
Гейл прикладывает палец к ее губам.
– Я люблю тебя, Китнисс! Но пора остановиться. Иди спать, я сегодня заночую в городе.
Этой ночью они спасают друг друга от будущего, которому, скорее всего, не суждено сбыться. Китнисс плачет почти до самого утра и не может сомкнуть глаз. Гейл, лежа в холодной постели гостиничного номера, тоже не спит – память последних лет, горько-сладкая, не отпускает. И он думает, что не отпустит никогда: Китнисс часть него, его половина.
«Глупости, когда говорят, что если любят – отпускают. Когда любят – вырывают себе сердце, лишь бы дать другому еще один шанс».
Что ж, фактически фанф закончен. Остался только эпилог…
Но интригу я не нарушаю))
Сумеют ли эти двое все-таки найти свое счастье?
Поймут ли, что жизнь друг без друга - тьма, или каждому их них выпадет другая дорога?
Уже совсем скоро узнаем))))
========== Троеточие ==========
Комментарий к Троеточие
Если в тексте встретятся очепятки или ошибки, то
включена ПБ - буду благодарна за помощь )))
Капитолий.
Ночью первый в этом году снег покрыл землю тонким кружевом, и сейчас он
«В Двенадцатом все иначе», – думает Гейл, отворачиваясь от окна.
Он оглядывается по сторонам, изучая незнакомое помещение: стены холодные белые, покрытые мрамором с причудливыми узорами, а воздух пропитан лекарствами и напоминает ему о пребывании в больничном отсеке Тринадцатого.
Капитолийская больница, к удивлению Гейла, не слишком отличается от других. Те же светлые халаты, персонал, с серьезными лицами спешащий вдоль коридоров, и бесконечная вереница палат, за которыми таятся человеческие судьбы.
Молоденькая медсестра что-то пишет в своей тетради и вовсе не замечает посетителя, который явился ни свет, ни заря. Она урожденная капитолийка – сразу видно по цвету волос – но спустя столько лет после Революции, Гейл стал относиться к этому проще.
– Долго еще ждать? – не выдерживает он, приближаясь и облокачиваясь на край стола, за которым сидит девушка.
Медсестра поднимает на него глаза.
– Мистер Мелларк примет вас, как только освободится.
– Я тут уже два часа!
– А он еще столько же может быть занят, – она выгибает бровь, выразительно кивнув на кресло. – Присядьте, вас позовут.
Гейлу ничего не остается, кроме как подчиниться. Он садится, упирается затылком в спинку и прикрывает глаза. Время тянется слишком медленно, словно подсовывая ему лишние часы на размышления.
«Пустое», – отмахивается он.
Решение принято, и Гейл верит, что оно верное. Сомнения пусть остаются мечтателям, а он – солдат, причем хороший, ему не нужны полутона отношений. Неделю назад он закрыл за собой дверь дома Китнисс, чтобы, скорее всего, уже не вернуться туда. Никогда – острое слово, колючее, но единственное возможное для них обоих.
Она его не любит.
А он? Та бездна эмоций, которая накрывает его до сих пор, стоит только подумать о Китнисс, это любовь?
«Привычка», – убеждает он сам себя.
Гейл прирос к Китнисс, душой и телом, но разве когда-нибудь он мог бы сказать, что она чувствует тоже самое? Ему буквально нужно это «нет», но как тогда быть с ее поцелуями, с ее головой, доверчиво покоящейся на его плече каждое утро?
Гейл вздыхает, трет руки о штаны – чтобы просто отвлечься. Какой теперь смысл?
Он сказал ей «прощай».
– Привет.
Гейл встает на звук голоса: Пит Мелларк подходит к нему, прихрамывая, – годы прошли, но протез остался на месте.
«Он изменился, – решает Гейл, – не столько внешне, скорее что-то в его глазах».
– Неожиданно… – констатирует Пит.
На нем белый халат, как у врача, волосы аккуратно подстрижены и зачесаны на бок, а ботинки начищены до блеска. Гейл скользит по бывшему сопернику взглядом – старается найти малейший намек на то, что Мелларк по-прежнему опасен для Китнисс.