Шесть подозреваемых
Шрифт:
— Не знаю, — ответил туземец, и новый удар обжег ему щеку.
— Спрашиваю в последний раз. Или ты у меня расколешься, или живым не выйдешь из этого поезда.
Избиение продолжалось весь вечер. Потом всю ночь. И наутро. К полудню Экети совершенно сломался, не в силах терпеть побои. Беспомощно всхлипывая, он поведал свою историю — как уплыл с родного острова, как убежал от Ашока и повстречал Бусари.
Инспектор внимательно выслушал его рассказ. Потом, зарядившись новой порцией паана, довольно хмыкнул.
— Вот теперь ты, мать твою, не врешь. Все говорят, что моя рука из железа — она только так выбивает правду из
Экети погладил горящую щеку.
— Вам нравится причинять людям боль?
Пандей пожал плечами:
— Иначе вашего брата не убедишь. Работа у меня такая. Как постоянное жевание бетеля — со временем входит в привычку.
— Вы бьете других, чтобы показать свою силу?
— Если честно, скорее наоборот — чтобы скрыть свою слабость, — невесть почему разоткровенничался инспектор. — Мы ведь нарочно выбираем бедных и беззащитных. Тех, которые не могут ответить.
Несколько часов они ехали, не проронив ни слова. Поезд с грохотом несся сквозь ночь. Пандей в глубокой задумчивости полулежал на своей койке. Экети сидел у раскрытого окна, подставив пылающее лицо холодному ветру. Внезапно инспектор похлопал его по плечу.
— Я тут надумал совершить одну глупость, — выдохнул он И потянулся за кожаной кобурой. Туземца точно громом поразило.
— Вы… вы меня убьете? — спросил он сдавленным от страха голосом.
— Нет, это было бы слишком просто, — в первый раз улыбнулся инспектор, доставая ключ.
— Что тогда?
— Я тебя выпускаю. Онге заглянул ему в глаза:
— Что это за игра?
— Нет, Экети. — Пандей медленно покачал головой. — Это не игpa. Это твоя жизнь. Которая не очень-то отличается от моей. Я тоже порой задыхаюсь; думаешь, легко каждый божий день иметь дело с подонками? Но иногда случаются дни, когда руки утирают слезы вдовы или возвращают безутешной матери пропавшего малыша. Ради таких мгновений и стоит жить.
Экети посмотрел в окно. Оно было словно задернуто темной бархатной шторой. Правда, у самого горизонта светились огни далекого города.
— У меня два сына, — продолжал инспектор. — Папа для них — герой, который сажает убийц и преступников. А на самом деле он обычный человек, пытающийся бороться с системой, в основном безуспешно. Я знаю, что ты невиновен. Если тебя отпустить, это будет маленькая, но все же победа. — Он сверился с наручными часами. — Сейчас мы подъезжаем к Варанаси. Тебе нужно дернуть вот за эту штуку, — полицейский указал на стоп-кран у себя над головой, — и поезд остановится. Тогда ты пулей вылетаешь из купе и растворяешься в ночи. А я заявлю, что нечаянно уснул и пропустил твой побег.
— Зачем вы это делаете?
— Ради твоей мечты. Ради того, во что верят мои дети. Если поедешь со мной в Патну, тебя сгноят в камере за пять, а то и больше лет в ожидании суда. Так что беги, пока есть возможность.
— Куда мне бежать?
— Лучшего места, чем Варанаси, не найти. Люди приезжают сюда умирать. А я посылаю тебя туда, чтобы жить. — Инспектор вставил ключ и открыл наручники. — Только помни… — Он поднял палец. — Страна у нас особенная, необычная. Здесь можно встретить и лучших, и худших людей на свете. Испытать на себе не сравнимую ни с чем доброту и нечеловеческую жестокость. Если желаешь выжить, начни мыслить по-новому. Никому больше не доверяй. Ни на кого не рассчитывай. С этого дня ты сам по себе.
— Тогда, может быть, мне лучше вернуться
— Сам решай. Жизнь может быть мерзкой, а может быть и прекрасной. Делай что хочешь, только держись подальше от полицейских. Не все же такие, как я.
— Если я убегу, у вас будут неприятности?
— Наверное, заведут еще одно дело по факту моей небрежности и некомпетентности. Мне уже наплевать, я выбываю из этого крысиного забега. А для тебя он, похоже, лишь начинается. Удачи, и не забудь свой мешок.
Экети повесил поддельный «Адидас» на плечо, а тем временем Пандей достал из кармана рубашки несколько мятых купюр.
— Возьми. На несколько дней должно хватить.
— Я вас не забуду, — проговорил Экети, принимая деньги с глазами, полными слез.
Инспектор ответил ему слабой улыбкой и кратким рукопожатием.
— Ну что ты, мать твою, стоишь и ревешь, как девчонка? Дергай уже этот чертов кран, — цыкнул он и натянул на голову желтовато-коричневое одеяло.
У Экети сильно болели ноги. Два с лишним часа подряд он бежал, сокращая путь через густые заросли сахарного тростника и сонные деревушки, навстречу манящему свету большого города, и вот оказался в самом сердце Варанаси, в перенаселенном Чоук. Однако мерцающие огни уже погасли, а улицы были пусты. В округе царила зловещая тишина; разве что где-то залает собака или случайно проедет машина. На обочинах у дверей закрытых лавок спали бездомные попрошайки. У входа в старинный храм дежурил отряд полиции.
Единственным островком жизни в этот час оставалась ярко освещенная аптека. Укрывшись за припаркованным на улице джипом, Экети стал наблюдать за управляющим, что дремал у деревянной стойки в окружении стеклянных полок, уставленных коробочками и пузырьками.
Тут появилась покупательница и растолкала беднягу. Через пару минут она вышла на улицу, прижимая к себе коричневый бумажный пакет, и туземец впервые мельком увидел ее лицо. Пожалуй, более странной дамы он еще не встречал. Ростом она была почти с Ашока. Обведенные черной краской глаза, спекшийся слой дешевых румян на щеках и ярко-алые губы совершенно не сочетались с мужественным квадратным подбородком и плоской нижней челюстью. Из рукавов плохо сшитой желтой блузки, надетой под красно-зеленое сари, торчали большие косматые руки. Экети даже почудилась тонкая линия волос, протянувшаяся от пупка и терявшаяся под блузкой.
Снедаемый любопытством, он двинулся следом. Сначала вокруг тянулись глухие переулки с мусорными кучами, темные закоулки, извилистые мощеные дорожки, но вот наконец незнакомка вышла на многолюдную, оживленную улицу. По обе стороны от дороги стояли старинные трехэтажные дома с затейливыми резными балконами. Из окон раздавалась музыка и звон браслетов с бубенчиками, надеваемых на лодыжки танцовщиц. В сумеречных дверных проемах стояли женщины с холодными лицами и пустыми глазами, некоторые в блузках с глубоким вырезом и нижних юбках, и дразнили прохожих зазывными улыбками. На углу была мелкая лавка, хозяин которой торговал нарезанными в виде треугольников листьями бетеля, а чуть поодаль можно было купить с лотка хлебный рулет или даже телефонную карту с предоплатой. В густом, как сироп, влажном воздухе мешались ароматы жасминовых духов и вкусной еды. Пока весь город спал, обитатели этой улицы вовсю веселились.