Шесть с половиной ударов в минуту
Шрифт:
– У этой рога сплетены, как корона! – воскликнула одна из девочек.
– Нечему тут восхищаться! – осадил её Магрос. – Рога – атрибут высшего зла. Никого нет хуже и гаже этих шести существ. Присмотритесь, присмотритесь к ним хорошенько! И запомните их имена! Но никогда, я заклинаю вас, никогда не произносите вслух все шесть! Особенно в стенах святой обители. Если я попробую сейчас произнести их все, крыша рухнет нам на головы.
– Сат’Узунд, - тихий голосок прорезал тишину, а настоятель едва не подскочил на месте.
– Кто
В ответ тишина.
– Не сметь называть их нечестивые имена! – глаза мужчины вращались в орбитах, а взгляд метался с лица на лицо. Все дети разом вжались в лавки, испуганные его яростью.
Из всех присутствующих Умфи ближе всех сидела к Ланмону и знала, что это был он.
После окончания чтения, когда малышка направилась в приют, её догнал мальчик и с ходу выпалил:
– Я знаю, что ты слышала меня. Не выдавай меня Магросу, - произнёс Ланмон.
– Зачем мне выдавать тебя? – с недоумением спросила та. – Для чего ты назвал имя?
– Ну, я подумал… - мальчик замялся, не уверенный, стоит ли посвящать Умфи в свои затеи. – Если все шесть имён способны разрушить церковь, я подумал… ну… может, одно имя её только пошатает. Но ничего не случилось.
Подул холодный ветер, и дети поёжились.
– Назови их все.
– Что? Магрос сказал, что все разом нельзя!
– Трусишка, - сказала девочка. – Ты думаешь, они вылезут и съедят тебя? Прямо тут?
– Но ведь их имена такие… ну… сильные, что даже крыши у церквей обваливаются.
– Над нами нет крыши. Только небо. Или и оно свалится нам на головы?
Боязливость и смелость боролись в Ланмоне. Все эмоции отражались на лице мальчика с такой ясностью, как будто отпечатывали след в песке. Ему не хотелось казаться трусом, но предрассудки, вбитые в голову, держали его в цепких лапах страха.
– Трусишка, - ещё раз сказал Умфи, как бы подводя итог своим наблюдениям. – Если бы я помнила их, я бы все назвала.
– Да ну, врёшь! Не назвала бы!
– Назвала. Вот напомнишь, и назову.
– Если я тебе их скажу, ты повторишь их? – с сомнением спросил Ланмон.
Девочка кивнула с такой решительностью, что он был готов согласиться, но сомнения всё ещё жили в нём.
– Не назовёшь ведь! Ты всего лишь маленькая шестилетняя девочка. Пустышка, не знающая ни одного гимна.
Умфи надоели его пререкания, и она ускорила шаг. Бороться с его страхами – не её забота.
– Стой, ну хорошо! – сдался он. – Я назову.
Дети остановились посреди тропинки. Было обеденное время, но небо заволакивали густые серые тучи, и создавалось впечатление, будто уже вечер. По земле стелился лёгкий туман, холодный и липкий, как лапы чудовищ из сказок.
Ланмон расставил ноги, как будто эта поза могла помочь ему набраться смелости. Или он боялся потерять равновесие, если названные имена начнут землетрясение?
– Одно имя я уже назвал в церкви. Остались пять.
– Так не пойдёт, - возразила девочка. –
– Ладно. Сат’Узунд. Хатпрос.
Мальчик напряжённо огляделся по сторонам, нервно переминаясь с ноги на ногу. Умфи сложила руки на груди и уставилась на него снизу вверх, едва сдерживая смех.
– Хат’ндо. Сайтроми. – Ланмон покраснел от прилагаемых усилий: настолько тяжко было выдавливать из себя эти имена. – Цехтуу. Я не помню шестое.
– Ну и слабак же ты.
– А вдруг они в самом деле отзовутся на имена?
– Что-то я пока никого не вижу.
– Ну… последнее имя… Цеткрохъев.
Он замер, ожидая, что земля разверзнется или небеса закипят. Но ничего не произошло. Единственный, кто взорвался – это Умфи. От хохота.
– Ничего более нелепого я не видела. Ты так боишься эти шесть имён? Что они тебе сделали, что ты так их боишься? – смеялась она.
Ланмон выглядел смущённым и в то же время довольным собой. Отсмеявшись, девочка без запинки назвала имена, потратив на них не более четырёх секунд. И снова конец света не наступил.
Однако после этого ребячества между Умфи и Ланмоном зародилась крепкая дружба.
(1) Молитвы, посвящённые Терпящей, содержат по семь строк в одной строфе
========== Глава 4.2 Красная глина ==========
Я всегда была рассудительной и терпеливой, но при этом любопытной. В детстве мне больше нравилось наблюдать, нежели участвовать. Особую любовь к шалостям мне привил Ланмон, а тяга к приключениям передалась мне от Рандарелла. Вот почему эта история с Дойри не оставляла меня, вылезая из разных щелей и махая мне ручкой. Сначала Шитро поведал занимательную новость о том, что наша лучшая клиентка подверглась нападению сил зла и скончалась от потери крови в собственном погребе, где разделали ещё парочку каких-то бедолаг, по догадкам, местных торговцев, имевших неосторожность переступить порог страшного дома. Потом прохожие шептались на улице о прибытии служителей ордена. Один торговец подозрительно долго крутился возле дома мастера, маяча перед глазами своим зелёным платком на голове и сверкая передними золотыми зубами. Потом я отвлеклась, а когда в следующий раз выглянула в окно, он уже не играл в шпиона и, как надеялась, носился за прохожими в другом конце города. Возможно, я стала слишком подозрительной, но что ж поделать. Лучше пересмотреть, чем недоглядеть.
Я повертела в руках миниатюрный цветок, ещё мягкий и тёплый от прикосновения моих пальцев. Пока я возилась с мелкими деталями, мастер доделывал основную работу. В этот день он работал с глиняной вазой, которая и на вазу-то не была похожа, а больше напоминала усыпанную цветами скульптуру девушки, державшую кувшин на голове. Цветочки, что я лепила, должны стать частью её платья. Но из-за посторонних мыслей мне никак не удавалось сосредоточиться на работе, и вместо двадцати положенных деталей были готовы всего семь.