Шесть тысяч мыслей Лины Коваль
Шрифт:
– Ты долго будешь всухомятку-то есть? Сядь за стол, налей молока! Ты же себе гастрит заработаешь!
– Не, не заработаю, сейчас все так едят.
– Как это все? – удивляется она с кресла.
– Ну, все. Скорости, понимаешь, большие. Не успевают. Приходится на
– Скорости… Ну, возьми хоть кружку в руку и ешь себе на ходу!
– Ладно, – сдаюсь я.
Иду на кухню, наливаю молоко, беру еще один пирожок и снова слоняюсь по комнате. Один – ноль в пользу нашей Галины.
– Может, сядешь все-таки? – Бабушка у нас упорная.
– Ну, баб, – останавливаюсь я с кружкой.
– Ну, что «баб», что «баб»? Не надоело мельтешить-то? У тебя же не усваивается там ничего!
– Еще как усваивается, – бормочу я, но сажусь.
Два – ноль.
Бабушка перестает скрипеть креслом и вздыхает. Значит, сейчас будет серьезный разговор.
– Линуль, – говорит она жалобно.
– М?..
– Ну ты бы рассказала хоть, как мать-то. Как у них там, с художником-то, а?
– Да вроде нормально, – говорю я и тоже почему-то вздыхаю.
– Нормально. Все у вас всегда нормально. А что он за человек, ты не знаешь?
– Нормальный. – Бабушка смотрит на меня, как болельщик на вратаря – с надеждой и верой. – Ну, хороший человек, баб. Ты не переживай.
– Как не переживать-то, Лин? Он, может, сейчас хороший, а потом не очень хорошим будет! Отец вон твой тоже отличник был, цветы носил, конфеты, а ты родилась – и как отрезало. Диссертацию ему подавай – и всё тут! А с коляской гулять,
– Диссертация тоже важное дело, – неожиданно встаю я на защиту. – Вот он профессором стал. А если бы со мной нянчился, то, может, и не стал бы.
– Много ты понимаешь! Профе-е-ессором! Вчера видела профессора нашего. В продуктовом. Под ручку со своей Клавдией – ну просто пара белых лебедей!
– Она не Клавдия, а Евгения! – смеюсь я. Бабушка умеет смешно сказать, особенно про отца.
– Хватит хохотать! Встань с кровати! – кипятится Галина, а сама тоже еле сдерживается. – Кружку прольешь! Линка, перестань!
Потом мы смеемся уже по-настоящему, вдоволь. Я встаю и начинаю изображать, как ходят под ручку два лебедя. Бабушка вносит поправки, не вставая с кресла.
Ей обидно, что отец не остался один после развода, как мама, а нашел себе Евгению. После каждого моего воскресного обеда она звонит и между делом интересуется:
– Ну? И чем тебя кормили на этот раз? – и, выслушав мой подробный отчет, она хмыкает и вешает трубку.
После нашего веселья бабушка пьет валидол и грустно спрашивает:
– Ты его хоть видела, художника-то этого?
– Конечно, видела! – отвечаю.
– Какой он из себя? Симпатичный?
– Вполне. Даже, можно сказать, красивый. Розы рисует, лодки.
Не зная, как еще представить художника с выгодной стороны, неожиданно добавляю:
Конец ознакомительного фрагмента.