Шестая колонна
Шрифт:
— Почему, сын мой?
— Я так и не смог перерегистрировать свою карточку. Сегодня мой последний льготный день. Если я покажусь дома, мне не миновать лагеря.
Джефф строго посмотрел на него.
— Ты ведь знаешь, что слуги Мотаа не подстрекают к неповиновению светским властям.
— Но вы же не дадите им меня арестовать!
— Мы не отказываем в убежище. Может быть, дело не так плохо, как тебе кажется, сын мой. Если сегодня ты переночуешь здесь, завтра кто-нибудь может взять тебя на работу и перерегистрировать
— Значит, я могу остаться?
— Можешь.
Томас решил, что Джонсона уже можно оставить навсегда. Если подойдет, поедет в Цитадель для окончательной проверки, а если нет, — останется служкой при храме: помощников с каждым днем требовалось все больше, особенно на кухню. Когда прихожане разошлись, Джефф запер двери и проверил все помещение — не остался ли в храме кто-нибудь кроме постоянных помощников и тех, кому разрешили остаться на ночь. Таких набралось человек шесть; к некоторым из них Джефф присматривался, надеясь впоследствии их завербовать.
Когда осмотр был закончен, а храм убран, Джефф выпроводил всех на второй этаж, в спальни, и запер за ними дверь. Он делал так каждый вечер.
Алтарю со всеми спрятанными в нем чудесными приспособлениями непрошенное любопытство не грозило — он был защищен отдельным экраном, который включался из подвала, но на всякий случай Джефф хотел быть уверен, что никто к нему не подойдет. Ежевечернее запирание дверей, конечно, сопровождалось священнодействием, смысл которого сводился к тому, что нижний этаж — место святое и находиться там никому не дозволено.
Алекс и Джефф спустились в подвал, заперев за собой тяжелую, окованную железом дверь. Там в большой комнате стояли силовая установка алтаря, аппарат связи с базой и те самые две койки, которые Малыш Дженкинс раздобыл в их первый день в Денвере. Алекс разделся, принял душ и улегся в постель.
Джефф тоже скинул мантию и тюрбан, оставив только бороду — теперь она была у него собственная, — надел комбинезон, сунул в зубы сигару и вызвал базу.
Следующие три часа он диктовал под храп Алекса, а потом тоже лег спать.
Проснулся Джефф с каким-то тревожным чувством. Свет не горел, значит, разбудила его не утренняя побудка. Несколько минут он лежал неподвижно, потом протянул руку и взял с пола посох.
Кроме него и Алекса, мирно храпевшего на своей койке, в комнате кто-то был. Джефф был в этом убежден, хотя не слышал ни одного подозрительного звука. Он на ощупь отрегулировал посох, чтобы обе койки оказались внутри защитного экрана, и включил свет.
У аппарата связи стоял Джонсон в каких-то необычных очках сложной конструкции и с инфракрасным фонарем в руке.
— Стой и не двигайся, — тихо сказал Джефф.
Джонсон резко повернулся, сдвинул очки на лоб и несколько секунд стоял, щурясь от яркого
— Лежи спокойно, дед, — огрызнулся он. — Имей в виду, это не игрушка.
— Алекс! — позвал Джефф. — Алекс! Проснись!
Алекс сел на койке, готовый действовать, и схватил свой посох.
— Мы оба под экраном, — быстро сказал Джефф. — Возьми его, но не убивай.
— Только шевельнитесь, плохо будет, — предостерег их Джонсон.
— Не делай глупостей, сын мой, — ответил Джефф. — Великий Бог Мотаа хранит своих слуг. Положи пистолет на пол.
Алекс, не тратя времени на разговоры, крутил ручки на своем посохе. У него никак не получалось то, что нужно: до сих пор Джефф провел с ним всего несколько тренировочных занятий. Джонсон взглянул на него и после недолгого колебания выстрелил в упор.
Ничего не произошло — энергию выстрела поглотил защитный экран. На лице у Джонсона отразилось изумление: оно еще усилилось мгновение спустя, когда Алекс с помощью силового луча вырвал у него из руки пистолет.
— Теперь расскажи нам, сын мой, — сказал Джефф, — почему ты решился нарушить святость храма Мотаа?
Джонсон обернулся к нему и сказал с угрюмым вызовом в голосе:
— Бросьте вы эту муру про своего Мотаа. Меня на это не возьмешь.
— Не подобает глумиться над Богом Мотаа.
— Да бросьте, я вам говорю. Лучше объясните, что это такое?
Он показал на посох.
— Бог Мотаа ничего никому не объясняет. Сядь, мой сын, и моли его и прощении.
— Еще бы, так я и сел. Нет, я сейчас отсюда уйду. И если не хотите, чтобы сюда нагрянули косоглазые, не вздумайте мне мешать. Я белого человека не выдам, но кто меня тронет, пусть пеняет на себя.
— Ты хочешь сказать, что ты просто вор?
— Лучше придержи язык. Вы тут швыряетесь золотом направо и налево конечно, всякому это интересно.
— Сядь.
— Я ухожу.
Он повернулся к двери.
— Придержи его, Алекс, — сказал Джефф. — только не причини боли.
Задача была непростая, и Алекс замешкался. Джонсон был уже на середине лестницы, когда ноги у него подкосились, и он тяжело упал, ударившись головой об угол. Джефф не спеша встал и надел мантию.
— Присмотри за ним, Алекс, — сказал он. — Я пойду на разведку.
Он поднялся наверх и через несколько минут вернулся. Джонсон лежал без сознания на койке Алекса.
— Ничего страшного, — сообщил Джефф. — Замок в верней двери был отперт отмычкой, я его снова запер. Там никто не проснулся. Нижний замок придется менять, в нем все чем-то расплавлено. Надо бы защитить эту дверь экраном, я скажу Бобу. — Он взглянул на тело, распростертое на койке. Еще не пришел в себя?
— Начал было, я вколол ему пентотал натрия.
— Хорошо. Я хочу его допросить.