Шестая колонна
Шрифт:
Грантс, Парктаун, Бремертон, Коронадо, Вустер, Уикенберг, Санта-Ана, Виксберг, Ла-Салл. Морганфилд, Блейсвилл, Барстоу, Уолкил, Бойз, Якима, Сент-Огастин, Уолла-Уолла, Эйбилин, Чаттахучи, Лидс, Ларами, Глоуб, Саут—Норуолк, Корпус-Кристи…
"Мир вам! Мир — это счастье! Придите, немощные и отягощенные! Придите! Несите свои горести в храм Мотаа! Войдите в святая святых, куда нет входа повелителям! Высоко поднимите голову, белые люди, ибо грядет Учитель!
Ваша маленькая девочка при смерти, у нее тиф? Несите ее к нам, пусть исцелят ее золотые лучи Тамар! Вы потеряли работу, вам грозит трудовой лагерь? Придите
Кто за все платит? Да благослови вас Бог, это золото — дар Мотаа! Спешите! Грядет Учитель!"
Люди шли в храмы толпами. На первых порах их влекло любопытство: новая, необычная религия была желанным развлечением, которого так недоставало в унылой, монотонной жизни рабов. Инстинктивная склонность Ардмора к броским рекламным приемам оправдала себя — более традиционный, более умеренный культ никогда не привлек бы к себе такого внимания.
Но зайдя в храм ради любопытства, они снова и снова возвращались уже по другим причинам. Там бесплатно кормили и ничего особенного не требовали, что стоит спеть несколько безобидных гимнов, если потом можно остаться и как следует поужинать? Да эти священники позволяли себе покупать такие деликатесы, каких американцы давно уже не видели: масло, апельсины, прекрасное мясо. И расплачивались за них в магазинах Империи полновесной золотой монетой.
К тому же у местного священника всегда можно было стрельнуть немного денег, если приходилось туго. А что касается веры, то эта церковь и не требовала принять ее учение. Всякий мог приходить и пользоваться всеми благами, оставаясь при собственной вере — никого даже не спрашивали, к какой вере он принадлежит. Конечно, священники и служители в храмах как будто принимали своего бога о шести ипостасях всерьез, ну и что из этого? Их дело. Разве мы не стояли всегда за свободу религий? И не надо забывать, сколько добра они делают.
Взять хотя бы Тамар, Властительницу Милосердия. В этом определенно что-то есть. Достаточно увидеть, как слуга Шаама усыпляет ребенка, который задыхается от дифтерии, а потом исцеляет его золотыми лучами Тамар, и как через час этот ребенок выходит из храма здоровехонький, — поневоле задумаешься. Когда половина врачей погибла в боях, а из оставшихся в живых большинство сидит по лагерям, — от тех, кто может лечить болезни, так просто не отмахнешься. Пусть это похоже на шаманство и суеверие, мы ведь люди практичные — важнее всего результат!
Но дело было не только в реальной пользе — еще сильнее было психологическое воздействие. Храмы Мотаа стали местом, где всякий может ходить с высоко поднятой головой и ничего не бояться, — не то что даже у себя дома. «Вы слышали? Говорят, ни один плоскомордый ни разу не вошел ни в один их храм. Они не могут туда попасть, даже когда загримируются под белых людей, — из них тут же вышибает дух, прямо в дверях. Я-то думаю, что эти обезьяны просто до смерти боятся Бога Мотаа. Не знаю, в чем тут дело, только у них в храмах легко дышится. Пойдите как-нибудь со мной — сами увидите!»
Достопочтенный доктор Дэвид Вуд зашел к своему приятелю, столь же достопочтенному отцу Дойлу. Старик сам открыл ему дверь.
— Заходите, Дэвид,
Он провел его в свой крохотный кабинет, усадил и угостил табаком. Вуд с озабоченным видом отказался.
Некоторое время они болтали о разных разностях. Старый католик видел, что Вуд хочет что-то сказать, но расспрашивать не спешил. И только когда стало ясно, что его молодой коллега не может или не хочет начать разговор сам, он сказал:
— Мне кажется, что-то не дает вам покоя, Дэвид. Могу ли я спросить, в чем дело?
Дэвид Вуд решился.
— Отец, что вы думаете об этой компании, которая называет себя служителями Бога Мотаа?
— Что я о них думаю? А что я должен о них думать?
— Не увиливайте, Фрэнсис. Разве вам безразлично, что под самым вашим носом угнездилась языческая ересь?
— Знаете ли, мне кажется, здесь не все так бесспорно, Дэвид. Что такое, собственно, язычество? Вуд недовольно фыркнул.
— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Об этих лжепророках! Их одеяния, их нелепый храм, все это шутовство.
— Вы чуть не сказали — папистское шутовство, ведь верно? Нет, эти их причуды меня не слишком волнуют. Если говорить об определении язычества, то, рассуждая строго логически, я должен считать любую секту, не признающую непогрешимости Наместника Бога на Земле.
— Бросьте свою схоластику! Мне сейчас не до того.
— Это не схоластика, Дэвид. Я как раз хотел сказать, что логика логикой, но Господь бесконечно милосерден и мудр, и он наверняка найдет какой-нибудь способ допустить в Царствие Небесное даже таких, как вы. Что же до этих жрецов Бога Мотаа, то я не занимался анализом их вероучения, но мне представляется, что они делают полезное дело — дело, которое оказалось не под силу мне.
— Вот это меня и беспокоит, Фрэнсис! В моем приходе была одна женщина, неизлечимо больная раком. Я знал, что иногда людям в таком состоянии помогали эти шарлатаны. Что мне было делать? Я молился, но не получил ответа.
— И что же вы сделали?
— В минуту слабости я послал ее к ним.
— Ну и что?
— Они ее исцелили!
— В таком случае я не стал бы особенно переживать. Мы с вами — не единственные сосуды благодати Божьей.
— Подождите! После этого она побывала у меня в церкви лишь однажды, а потом ушла навсегда. Теперь она живет в так называемом убежище, которое они устроили для женщин. Она примкнула к этим идолопоклонникам! Я не могу с этим примириться, Фрэнсис! Какая польза от того, что исцелено ее смертное тело, если это подвергает опасности ее душу?
— Она хорошая женщина?
— Одна из лучших.
— Тогда я полагаю, что Господь сам позаботится о ее душе, без нашего с вами участия. Кроме того, Дэвид, — продолжал Дойл, набивая трубку, — эти так называемые священники… Ведь они не считают для себя унизительным прибегать в делах веры и к нашей помощи. Вы же знаете, что они не совершают венчаний. А если вы когда-нибудь захотите воспользоваться их храмом, то убедитесь, что не так уж сложно..
— Это немыслимо!
— Возможно, но я недавно обнаружил у себя в исповедальне подслушивающее устройство. — Священник сердито поджал губы. — И теперь, когда мне предстоит выслушать что-нибудь такое, что могло бы представить интерес для азиатов, я с разрешения хозяев делаю это в укромном уголке храма Мотаа.