Шестьдесят лет у телескопа

Тихов Гавриил Адрианович

Мне хочется еще сказать несколько слов о Белопольском, работу которого я мог теперь непосредственно наблюдать.

Он был чрезвычайно точен. Жил в том же доме, где находилась астрофизическая лаборатория. Квартира была во втором этаже, лаборатория-в первом. В лаборатории Белопольский отвел для меня небольшую комнату, в которой я работал более десяти лет.

Из этой комнаты я слышал и видел, когда Аристарх Аполлонович приходил в лабораторию, когда он уезжал на заседание Академия наук в Петербург, когда выходил на прогулку.

Ровно в 9 часов утра

открывалась дверь из квартиры Белопольского, и он спускался в лабораторию. На его столе был всегда полный порядок: ни одного лишнего предмета. Ровно в час дня он заканчивал работу и поднимался в квартиру.

Ученый никогда не пользовался помощью сотрудников и лаборантов. Всю научную, вычислительную, лабораторную, даже мелкую столярную и слесарную работу делал сам.

Он утверждал, что самый лучший его помощник — домашняя работница: она убирает квартиру, готовит пищу и дает тем самым ученому полную возможность делать свое непосредственное дело.

Относительно начинающих сотрудников Аристарх Аполлонович говорил: прежде чем допускать к научной работе, их надо заставлять мыть полы в лаборатории, чтобы они не гнушались никаким делом.

Я тоже до некоторой степени прошел этот стаж, выполняя обязанности истопника в трудные годы первой мировой войны.

В те времена пулковцы ездили в Петербург через станцию Александровскую, в четырех километрах от Пулкова, Обычно для этого нанимали экипаж крестьянина-извозчика, фамилию которого следует назвать: это один из наследственных извозчиков Птицыных, возивших не одно поколение пулковских астрономов.

Белопольский требовал, чтобы Птицын подавал экипаж к зданию лаборатории ровно за полчаса до поезда — ни на минуту раньше и ни на минуту позже, — и сам спускался немедленно.

В каждую ясную ночь Аристарх Аполлонович выходил для наблюдений на 30-дюймовом рефракторе. Его сопровождал служитель Иван Осипович Камашевский, который за многие годы службы в обсерватории хорошо изучил все тонкости в капризы башни 30-дюймового рефрактора.

Белопольский сроднился с этим инструментом, и трудно было себе представить, чтобы в ясную ночь он не наблюдал неба, если только находился в Пулкове и был здоров.

В Пулкове я встречал многих знаменитых русских ученых.

Раз в год приезжал академик Алексей Николаевич Крылов. Он был членом комитета, принимавшего отчеты директора Пулковской обсерватории. Иногда Крылов выступал, на заседаниях с очень интересными сообщениями по вопросам небесной механики.

В 1917 году директор обсерватории Баклунд скончался, и на его место Академия наук избрала Белопольского как единственного астронома-академика. Он это избрание принял скрепя сердце, не имея ни малейшей склонности к административной деятельности.

Ученый тяготился директорскими обязанностями. Наконец в 1919 году не выдержал и подал в Академию наук

заявление о снятии своей кандидатуры на должность директора, которая к тому времени стала выборной.

После этого, несмотря на свои 65 лет, замечательный астрофизик с удвоенной энергией продолжал научную работу, посвящая время установке привезенного из Англии нового большого солнечного спектрографа.

Для наблюдения Солнца ему приходилось в ясные дни несколько раз подниматься в павильон на высоту двухэтажного дома. В павильоне помещалось большое зеркало. Оно отражало лучи Солнца и посылало их в лабораторию, где был установлен спектрограф.

В один жаркий летний день Аристарх Аполлонович, весь в поту, много раз поднимался в павильон и спускался обратно. Пожилая сотрудница обсерватории решилась ему сказать:

— Пожалейте себя, Аристарх Аполлонович! Возьмите кого-нибудь в помощь.

Добрый совет вызвал бурю негодования. Белопольский кричал, что ни в чьей помощи не нуждается.

Вообще характер у Аристарха Аполлоновича был вспыльчивый, о чем он часто сам жалел. Иногда по всей территории раздавались его неожиданные гневные крики по какому-нибудь ничтожному поводу. Но через некоторое время он уже выражал сожаление и извинялся перед тем, на кого накричал.

Белопольский был человеком чрезвычайной скромности. Характерный тому пример — высказывание в одном из его писем ко мне: «В вашей лекции или статье нет надобности упоминать обо мне. Ведь мы все рядовые, делаем общее дело, и тот ли, другой ли — не все ли это равно?»

1914 год. Война

Семнадцатого апреля 1912 года в Пулкове наблюдали частное солнечное затмение. Я весьма тщательно к нему подготовился и привлек к этому Сергея Константиновича Костянского.

Он согласился сделать в момент наибольшей фазы снимок на нормальном астрографе. Я же на бредихинском астрографе получил главные линии хромосферы и протуберанцев.

Успех был полный, чему способствовала совершенно ясная погода.

Это меня окрылило, и я решил готовиться к наблюдению полного затмения 21 августа 1914 года. Полоса затмения должна была пройти по западным губерниям Европейской России.

Получив согласие директора, я списался с английской и немецкой фирмами. Первой заказал зеркальный телескоп небольших размеров с кварцевым спектрографом для фотографирования спектра короны, а второй — коронограф с четырьмя объективами.

Заказы были выполнены своевременно и прибыли в Пулково за несколько месяцев до затмения.

Местом наблюдения была выбрана усадьба Ставидлы, близ железнодорожной станции Каменка, Киевской губернии. Со мной отправился Н. Н. Калитин. Впоследствии он стал известным актинометристом — наблюдателем солнечного излучения.

Когда мы проехали часть пути, была получена телеграмма об объявлении войны. Калитин как прапорщик запаса тут же пересел в обратный поезд и вернулся в Петербург.

Все сразу осложнилось. Трудно было вести подготовку к наблюдениям без помощника.