Шестьдесят рассказов
Шрифт:
– Франческа. Ты хочешь уйти?
– Я хочу остаться.
Теперь сестрицы принялись принимать нескончаемые души, обе ванные комнаты заняты, так что мне остается либо притвориться, что я с ними незнаком, либо взять вину на себя. В остальных комнатах тусклые, унылые тона сменились теплыми и южными, розовыми и бежевыми. Я заметил, что к прежним барабанам и свисткам добавились сухой перестук трещоток и дикие завывания. Это что, вроде революции? Может быть, революция вкуса вроде той, когда на место свергнутого маньеризма пришло барокко? Синтия Гармонсуэй вычесывает Конга. Она держит большую стальную гребенку в правой руке и осторожно протаскивает ее сквозь густую, темную шерсть. Прежде Синтия верила в «бесконечное разнообразие сущего», теперь она верит в Конга. Человек, чье произношение я поправил, покинул кухню. «Возможно,
Не спорю, ты никогда не сказала бы мне такого, но ты говорила и похуже. Ты говорила, что Кафка никакой не мыслитель и «генетический» подход к его работам с легкостью обнаруживает, что в основном они представляют собой не более чем перенасыщенный образами скулеж. Это был период, когда ты самозабвенно низвергала все и вся, пребывая, как мне кажется, в полной уверенности, что стройность и целостность твоих собственных мыслительных процессов лучше всего поддерживается решительными, безжалостными атаками. В те времена ты производила незабываемое впечатление: мятая, взъерошенная блузка, длинная бордовая юбка с разрезом до колена, кинжал за голенищем. «Это что, метафора?» - спросил я, указывая на кинжал, ты качнула головой, улыбнулась и сказала, что нет. Теперь, когда твои взгляды изменились, когда ты присоединилась к нам во мнении, что Кафка - величественная фигура, да и Клейст тоже, теперь, когда основные разногласия устранены, более пожилые сотрудники факультета избавились от неловкости в общении с тобой, теперь они готовы рекомендовать тебя на повышение, даже жениться на тебе - буде ты того захочешь. Но тебе не обязательно принимать решение прямо здесь и сейчас. Расслабься и получай - насколько это возможно - удовольствие от этого сборища, оно еще продолжается. Викторина закончилась, начались новости. «Изумрудные копи на северо-западе национализированы». Молодые люди стоят на лугу, держатся за руки и поют. Можно ли отразить дух времени в рекламе? Это что, именно так оно и есть, на лугах мира?
И где все эти новые люди, ради встречи с которыми я сюда пришел? Я встретил только заплутавшего ребенка - девочку, одетую в лохмотья, самые натуральные лохмотья, у нее в руках был железный крюк, привязанный к пятидесятифутовой веревке. Я спросил: «Зачем это?» Девочка ничего не ответила, она спокойно положила крюк на пол, у моих ног, а затем открыла бутылочку и вытряхнула себе в рот двадцать таблеток аспирина. Покушение на самоубийство в шесть лет? Не слишком ли рано? Мы напоили ее молоком, вызвали рвоту, полиция примчалась в считанные минуты. Если ты много говоришь, то наверняка успел уже использовать все идеи, какие у тебя только были. Чтобы оставаться в своих собственных глазах живым, тебе необходимо сменить собеседников. Но люди здесь совсем не выглядели новыми, правду говоря, они сильно смахивали на владельцев тех изумрудных копей или на хозяев какого-нибудь другого сектора экономики, с которым приключились неожиданные неприятности. Если подойти и с улыбкой возгласить: «Путь открыт!» - вряд ли это их сильно приободрит. Зачем меня позвали сюда и попросили поднять им настроение, если это явно не в моих возможностях? И вообще, Франческа, зря ты остановила свой выбор на мне. Тогда, в незапамятном прошлом, ты крупно прошляпила. А сейчас я даже не слишком уверен, нравишься ты мне или нет. И все же следует честно признаться, что я все время думаю о тебе, что любая повседневная мелочь - меня никогда не выберут в Академию, Ришелье безоговорочно против, а д'Аламбер ни то ни се - рассматривается мной в свете твоей возможной реакции, или недовольства. Сперва ты заявляешь, что Академия гроша ломаного не стоит, а буквально на следующий день - что изо всех сил стараешься склонить Вебстера на мою сторону. Черт бы драл это ветреное непостоянство! В тишине звучит пастуший рожок. Затем снова какофония - барабаны, свистки, вопли, трещотки, рожки. Служители набрасывают тяжелые пурпурные покровы, или завесы, на статуи, на стулья, на буфет, на оркестрантов. Перед ванными комнатами толпятся люди с мягкими махровыми полотенцами в руках, соревнующиеся за право вытереть прекрасных сестер. Полотенца чувственно скользят по прекрасным поверхностям. Такая ткань могла бы возбудить и меня.
Дорогая Франческа, скажи мне, была ли эта вечеринка удачной с твоей точки зрения? Это что, лучшее, на что мы способны? Я знаю, что ты
ЭЖЕНИ ГРАНДЕ
Роман Бальзака «Эжени Гранде» был опубликован в 1833 году. Гранде, богатый скряга, имеет единственного ребёнка - дочь Эжени. Эжени влюбляется в своего молодого кузена Шарля. Узнав, что Шарль разорён, она одалживает ему свои сбережения. Шарль уезжает в Ост-Индию, перед отъездом он тайно обручается с Эжени. Проходят годы. Гранде умирает, и Эжени становится его наследницей. Шарль присылает Эжени письмо; не подозревая о её богатстве, он просит предоставить ему свободу, он хочет жениться на богатой девушке. Эжени освобождает Шарля от данного им обещания, расплачивается по долгам его отца и без любви выходит замуж за старого друга семьи, судью де Бонфона.
Энциклопедия книжных дайджестов
– , о, куда это идёт папаша V^ Гранде, с самого утра спешит, как на пожар?
– Кончится тем, что он скупит весь город Сомюр!
– Ему и холод нипочём, он всегда делом занят.
– Всё, что он делает, значительно!
– Ему ведомы все тайны и секреты жизни и смерти денег!
*
[43] *
«Сдаётся мне, я добьюсь в этом Сомюре большого
успеха»,-думает Шарль, расстёгивая пальто.
* * *
– Многих и многих людей волнует вопрос: кто получит руку Эжени Гранде?
* * *
Рука Эжени Гранде
– Ледяные взгляды?
– Твои желания подавляются.
– Какие ещё желания? О чём ты?
– Ну просто желания, вообще. Любые желания. Это всё, в целом… Мне кажется, что атмосфера этого мирка… склонность нашего общества…
– Сшила бы ты лучше ещё пару наволочек, Эжени.
* * *
Обрывок письма.
…И вот, он разорён, он
друзья покинут его, и
унижения. Ах, как хотелось бы мне обла
отослать его на небеса, к его
Безумие!.. Я возвра
к несчастью Шарля.
Я посылаю его к тебе, чтобы
объявил ему о моей смерти и
грядущей судьбе. Будь отцом
Не отрывай его сразу от
убьёшь его. На коленях молю его
предъявить, как наследник своей матери,
Но это излишняя прось
он поймёт, что не должен
Заставь его вовремя отказаться
наследства. Открой ему су
в какие я поставил
сохранит нежность ко мне, ты убеди
не всё для него пропало. Да, труд, ко
вернуть богатство, которое я по
И если он захочет внять
который ради него хотел бы
* * *
– Позвольте мне удалиться,- сказал Шарль,- Я должен заняться обширной и печальной корреспонденцией.
– Идите, племянничек.
* * *
– К нам художник из Парижа!
– День добрый, художник. Как ваше имя?
– Моё имя, сэр, Джон Грэхем!
– Джон Грэхем! Это не французское имя!
– Нет, сэр. Я - американец. Мои даты 1881-1961.
– Ну что ж, вы производите впечатление вполне компетентного человека. Это ваше снаряжение там, на багажнике дилижанса?
– Да. Это моё снаряжение. Это мой мольберт, моя палитра, моя коробка с красками, содержащая банки красок, равно как и кисти из тончайшего верблюжьего волоса. В сумке, вот в этой, находится несколько смен одежды, ибо я ожидаю, что работа над портретом займёт несколько дней.