Шестеро вышли в путь
Шрифт:
Патетюрин посвистывал и тоже думал и передумывал. Ему тоже надо было решить нелегкую задачу, о которой тогда мы еще не знали. Он не считал пока нужным вводить нас в курс дела.
Он разбудил нас, когда, по его расчетам, было часа четыре. Мы быстро собрались и пошли. И опять тянулись стены из стволов, бурелома, мха, папоротника, опять вился узенький коридор, и мучительная усталость охватывала нас, болели плечи и руки, ноги и спины. Но мы шли, шли, шли, молчали, и каждый из нас знал: сколько бы ни пришлось идти, мы все равно дойдем.
Солнечные лучи уже не пробивались к нам. Стало прохладно и сыро, запахло влажной гнилью.
Над
— Дальше одна тропа? — спросил Харбов. — Теперь они до самого Белого моря к ней привязаны? Да, Ваня?
Патетюрин промолчал, посвистел и неохотно буркнул:
— Возможно.
Налево сквозь деревья сверкнула вода — там лежало лесное озеро.
— Теперь два шага, — сказал Патетюрин.
Опять серебряное озеро, высокий лес вокруг, опять черные избы на берегу и сети, развешанные для просушки. Деревни были одна как другая, одно как другое были озера, бесконечен и однообразен был лес.
Мы вошли в дом попроситься ночевать, но старуха бобылиха, жившая там, хмуро сказала, что у нее молока нет и самовара нет и что лучше бы мы пошли к соседям — там нам всего дадут.
Мы спросили, проходил ли Катайков, но старуха перепугалась, стала клясться, что ничего не знает и никого не видела. Нельзя было понять, врет она потому, что ей приказали, или так бестолкова, что вообще боится разговаривать.
У соседей дом оказался побогаче. У них была корова, и нам дали молока. Хозяин отсутствовал. Он ушел на поле. Поле его было километрах в десяти, на расчищенном участке леса. Почему так далеко? Потому что там прошел лесной пожар и легче расчистить участок. Здесь сельское хозяйство велось по так называемой подсечной системе.
Придет ночевать хозяин или не придет — хозяйка не знала. Когда мы спросили насчет Катайкова, она тоже испугалась и стала клясться, что ничего не знает, что они люди честные и перед властью не виноваты.
Колька маленький помчался выяснять дело по своей линии. Детей в деревне было трое, если не считать грудного. Две девочки и мальчик. Все трое, по словам Кольки, твердо его заверили, что никто не проходил.
— Значит, ошиблись, — сказал Мисаилов. — Надо было идти на восток. Ну что ж... Завтра до Носовщины, а послезавтра — на Кожпоселок. Двое суток потеряли, надо нагонять.
— Знаете что, ребята! — сказал вдруг Патетюрин. — Пока самовар закипит, сходим, посидим на бережку.
Мы поняли, что он хочет поговорить вдали от хозяйских ушей. На берегу лежали дном кверху вытащенные на песок лодки. Патетюрин, будто пробуя силу, взял за нос и приподнял сначала одну, потом другую.
— Все чудится, что кто-то подслушивает, — усмехнулся он. — Садитесь, ребята. Есть разговор.
Мы расселись на перевернутых лодках. Патетюрин пристроился на валуне, лицом к домам, чтобы видеть, если кто-нибудь подойдет.
— Дело такое, — сказал Патетюрин. — Вы знаете, что я поехал бешеных собак бить. Действительно, стоит перед нами такая задача. Есть случаи бешенства. Но, видите ли, задача моя посложней. Бешеных собак бить — дело не очень определенное. Сегодня туда поехал, завтра в другую сторону. Собаки всюду могут беситься. Значит, всякому понятно, почему меня носит в разные стороны. А всерьез говоря, послали меня разведать насчет совсем особого дела... — Патетюрин замялся. — Дело это, видите ли, секретное.
— Народ
— Да, да, — согласился Патетюрин, — я просто так. Одним словом, есть некоторые сведения. Иван слышал, что Петру говорили, что Сидор видел. Толком ничего не узнаешь. Народ тут молчаливый. В общем, дошли до нас слухи, будто в здешних лесах скрывается какой-то отряд, отбившийся от белой армии. Отбились они, когда задали интервентам перцу, то есть в тысяча девятьсот двадцатом году. И будто бы шесть лет они здесь живут. Какие-то тут монахи замешаны... То, что в бывших скитах монахи остались, — это точно, это мы знаем. Так вот, будто замешаны монахи. Кое-кто из жителей им помогает. Кто охотой, кого припугнут. Отсюда советская власть далеко, защиты негде искать. Словом, будто бы живет в лесах белогвардейская часть. Где? Неизвестно. Конечно, за Водл-озером. Ближе места обжитые. Вот я и гоняю, прислушиваюсь, беседую. Поняли? (Мы кивнули головой.) Теперь подумаем: вышла компания из Носовщины, а в Калгачиху не пришла. Может быть, мы ошиблись, и они пошли на Кожпоселок. Хорошо, а кто костры жег? Останавливалось несколько человек. Видали, сколько травы намяли, насгребали листьев? Костры свежие. Ни дождь не мочил, ни звери не рылись. Что ж вы думаете, столько людей прошло, а мы о них и не слышали? Да это знаете какая новость по здешним местам!
— Значит, ты думаешь, — сказал Мисаилов, — что они между Носовщиной и Калгачихой куда-то свернули?
— Вот именно, — кивнул головой Патетюрин.
Наступали сумерки. Черной стеной вокруг озера и деревеньки поднимался лес. Тишина была мертвая. С новым чувством тревоги я вглядывался в непроницаемую стену елей. Кто знает, что там, в глубине? Может быть, и сейчас, прячась между стволами, смотрят на нас какие-то люди...
— Чай пить! — крикнула хозяйка, высунувшись в окно.
— Пошли, — сказал Патетюрин. — Завтра двинемся той же тропой обратно. Может, остались какие-нибудь следы. А здесь никому ни слова. Кто их знает, с кем они связаны...
Глава четырнадцатая
ПЕСТРАЯ ПТИЦА
Мы вышли из Калгачихи в среду рано утром. Почти два дня мы не имели никаких сведений о Катайкове и его друзьях.
На этот раз Кольке маленькому не только было разрешено, но даже прямо приказано рыскать по сторонам тропы. Мы шли медленно, вглядываясь в заросли мхов и папоротников, в нагромождение стволов и сучьев. Кое-где мох был примят, а папоротники кое-где сломаны.
Мы тщательно осматривали эти места. Разве разберешь в нагромождении веток, мхов, трав, кто прошел и прошел ли кто-нибудь... Где-то играла медведица с медвежатами. Где-то стоял лось, объедая ветки. Где-то резвились молодые волки. Не такие уж мы были лесные люди, чтобы по мельчайшим приметам распознать, что происходило в лесу.
Прошел час, два и три. Мы шли медленно, часто останавливаясь, приглядываясь к траве, к деревьям, к поваленным стволам. И вот маленький ручеек пересек тропу, и, как ни возмущался Мисаилов, мы решили полчаса отдохнуть.
Мы напились, намочили головы. Патетюрин, Мисаилов и дядька закурили. Мрачное было у нас настроение. Если бы мы хоть точно знали, что они проходили здесь! Может быть, соображения Патетюрина были правильны, но можно было предположить и другое: повел их Савкин на Кожпоселок, катаются молодожены в лодке по Кож-озеру, любуются друг на друга и думать про нас забыли.