Шестеро
Шрифт:
– Какая разница! Он убегает из дома, пропускает занятия в институте, совершенно не думает о последствиях, понимаете?
– А вы понимаете, что его склонность к скитаниям имеет непреодолимый навязчивый характер?
– Мой сын не в себе, а вы мне решили лекцию прочитать? Исправьте его, вылечите! Мне не нужен ребенок-псих!
Вот и все. Это «лучшие» слова, какие только может сказать родитель. Если бы Рома услышал это, он бы снова сбежал из дома. И я бы поступила на его месте точно так же. Мы не можем наверняка знать, в чем причина его расстройства, но с такими родителями – нетрудно предположить.
– А, может, дело в вас? – начала
– Как вы смеете! – Алла намахнулась на меня, но муж обхватил ее руками и притянул к себе.
– А как вы смеете обзывать сына такими словами?
В этот момент дверь соседнего кабинета распахнулась, и в коридоре появился врач-психиатр Игорь. Он многозначительно посмотрел на меня.
– Извините, я погорячилась, вам нужно все обдумать. Как и было сказано ранее, мы сделаем все необходимое: назначим медикаментозную терапию, постараемся стабилизировать его эмоциональный статус… Но есть некий спусковой крючок, механизм, который запускает процесс. Что-то делает его болезненную страсть к бродяжничеству такой непреодолимой. И мне искренне хочется верить, что дело не в ваших лицах.
– Мы вас поняли, – сказал отец Ромы. – Оставьте нас наедине, пожалуйста.
Кивнув, я поспешно удалилась в свой кабинет. Игорь зашел через несколько секунд.
– Ева, что ты там устроила? Дело не в ваших лицах? Как ты могла такое сказать родственникам пациента?
– Ты же знаешь, что дромомания не появляется на пустом месте. И, если дело в них, мы никогда не сможет его стабилизировать. После лечения он выйдет отсюда, а через несколько месяцев снова окажется здесь.
– Ты не можешь этого знать. – Игорь сел напротив, скрестив руки на груди, видимо, в знак абсолютного несогласия со мной.
– Зато я знаю, что мы должны минимизировать психотравмирующие факторы.
– Считаешь, его родители являются этими факторами? Они же элементарно в шоке, дай им время. Не горячись ты так.
– Меня просто раздражает, что люди вот так берут и ставят на ком-то клеймо. Для них назвать кого-то психом, как моргнуть.
– Ева, делай свою работу и найди в себе силы не трогать остальное. Тебя это не касается.
– Тебе и правда нет дела до этого?
– Мне есть дело до наших пациентов. И мы делаем для них все возможное, ты же знаешь.
– Видимо, мы делаем недостаточно, раз общество до сих пор не признает людей с психическими отклонениями достойными личностями и полноценными членами социума.
– Это сложно, Ева. Мне нужно работать, поговорим в другой раз? – он поднялся с места и направился к двери.
– Ты кому-то расскажешь об этом?
– Несмотря на юный возраст, ты хороший специалист, но не переходи границы, а то лишишься всего этого. Мы мало знакомы, но что-то мне подсказывает, тебе нравится эта работа.
Шестеро
Наши встречи с шестью проходят в комнате, которую Маргарита оборудовала специально для таких собраний. Вместо стульев здесь семь удобных разноцветных пуфиков, расставленных по кругу. Обувь ребята снимают еще на входе, делают несколько шагов по кафелю и оказываются на пушистом коврике. На подоконнике стоят горшки с орхидеями. В углу – небольшой круглый столик. Марго пришлось постараться, чтобы ей выделили деньги на всю эту роскошь, но первое время сюда, кроме нее, никто не приходил.
Шестерка собралась не сразу: сначала появилась Даяна, страдающая невротическим расстройством. Она просила называть ее Яной и с удовольствием делилась чувствами и переживаниями. Ей удавалось разрядить обстановку, вывести других на разговор. Я думаю ее можно назвать «мамочкой» шестерки. Чего только стоят разнообразные угощения, которые она специально готовит к каждой встрече. Яна довольно давно посещает наш медико-реабилитационный центр, но у нее, в отличие от некоторых других из шестерки, есть сильная поддержка в виде мужа и пятилетней дочки. Ее болезнь проявляется сенестопатией: девушку беспокоят то жжение в груди, то холод в конечностях, то сильные пульсации в голове. И, тем не менее, Яна ведет активный образ жизни, справляется с обязанностями на работе и дома.
Затем в группу попал Филипп, сокращенно – Липп – довольно приятный взрослый мужчина, страдающий расстройством импульсивного поведения. Он из тех, кто активно боролся с заболеванием, считал это не просто сражением, а настоящей войной. Неудивительно, ведь Липп – пироман. Он неоднократно целенаправленно что-то поджигал, увлеченно созерцая за миром в огне. Еще до начала лечения Филипп стал пожарным. Мало кто знает, но многим с этим расстройством нравится тушить за собой – так они демонстрируют силу, пытаются доказать, что храбрые.
По приглашению Яны в группу пришел Свят – тридцатитрехлетний ипохондрик. Сначала никто не воспринимал всерьез его мнительность и тревожность за здоровье, но затем это переросло в бредовые навязчивые состояния. Один раз он даже решил, что смертельно болен, о чем сообщил всем родственникам и знакомым. Я часто задумываюсь о том, каково ему: постоянно анализировать каждый процесс в теле, бояться любого покалывания и ощущения боли. До лечения Свят толком и не жил – был слишком занят поиском тревожных симптомов и бесконечными походами к врачам. В итоге, единственными близкими людьми в его жизни остались только родители. Ни собственной семьи, ни друзей. И, несмотря на успешность лечения, приступы ипохондрии все еще случались. Наверное, поэтому он ходил на наши встречи, нуждаясь в общении и поддержке, как и все остальные.
Нашим номером четыре стал Тима – студент-программист, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством. Он склонен к навязчивому подсчету всего, что попадается на глаза: количество ступенек, машин на парковке, пуговиц на чьем-то пиджаке. Это попытка притупить внутреннюю тревогу, избавиться от страхов. С собой у Тимы всегда тетрадь, где он делает расчеты, якобы пытается написать какую-то программу. Терапия не до конца помогает ему, потому что жизнь этого юнца связана с числами и машинными кодами. Он увлечен будущей профессией и неплохо учится, но его социальные навыки, мягко говоря, оставляют желать лучшего. В группе Тима чаще слушает, чем говорит. Я постоянно ловлю его потерянный взгляд, когда ему дают слово. В чем-то мы с ним даже похожи: меня тоже преследуют навязчивые мысли и образы, которые хочется прогнать. У всех свои ритуалы избавления, и я убеждена, что в той или иной степени, мы все страдаем этим расстройством. Все мы склонны опасаться собственных мыслей, сбегать от них, как можно дальше, зарываться во что-то настолько глубоко, чтобы нас было невозможно отыскать.