Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Молодого хана это озадачило, но не сильно огорчило. Он считал, что всему свое время. Сартак никого не стал принуждать. Православие нравилось ему, но назвать его последовательным христианином было нельзя. Выросший, как и все монголы, в седле, веривший с дества в шаманов и знахарей. Сартак не мог сразу принять душой множество непосильных для него условий и обязанностей, которые налагала вера. Так, будучи христианином, он в тридцать лет имел шесть жен. Две из них были из монгольских родов, три из кипчакских, одна – аланка. Все они рожали ему детей, но ни один из них не выжил. Старший сын Улакша в семилетнем возрасте, в том году, когда Сартак принял христианство, упал с коня и разбился. Остальные дети, дожив до
Кипчаки шептались между собой о том, что, видимо, над их ханом тяготеет проклятие. Да и как может быть иначе, если две его жены буддистки, три – мусульманки, а сам он христианин. Как могут жить дети, если их родители поклоняются разным богам? Ведь давно известно, что если начнут тереться два верблюда, то между ними погибнет муха, а если за душу младенца ведут спор боги, то от проклятия одного из них обязательно умрет ребенок.
Эти слухи дошли до Сартака, и он решил взять седьмую жену – на этот раз христианку. Вот здесь-то, впервые, он и столкнулся с особенностями новой веры.
Однажды, когда хан гостил в Новгороде, на глаза ему попалась шестнадцатилетняя девушка Наташа из знатного орусутского рода. Сердце Сартака дрогнуло. Белолицая, стройная, с длинной русой косой, с ясным взглядом ласковых голубых глаз, она сразу же покорила хана. Ее родители хоть и без особой радости, но дали согласие. Да и кто мог отказать сыну великого Бату-хана?
И тут вмешалась церковь. По христианскому обычаю, Сартак и Наташа должны были обвенчаться. Новгородский митрополит Даниил сказал: «Сын великого Бату-хана, нам по душе твое желание. Опора Золотой Орды, ты дорог нам, но дороже всего христианину его вера. По нашим законам, верящий в Христа может иметь только одну жену. И если мила тебе девушка Наталья и ты хочешь взять ее за себя, оставь своих прежних жен. Только тогда обвенчаю я вас».
Сартак упрашивал строптивого митрополита, угрожал, но тот был тверд. Хан накинул на плечи Даниила дорогую соболью шубу, подарил коня под серебряным седлом, осыпал золотыми монетами.
Митрополит принял подарки, сказав: «Пусть все, что ты дал, будет твоим пожертвованием на святую церковь, но меня проклянет бог, если я обвенчаю тебя до той поры, пока ты не оставишь своих прежних жен».
У молодого хана не хватило мужества поступить так, как того требовал митрополит. Хотя и всемогущ был Сартак, но, не желая разрушать единство Орды, опасаясь мести со стороны родственников своих жен, он решил выждать время.
Казалось бы, благоразумие победило, но страсть, проснувшаяся к орусутской девушке, жгла сердце.
Не зная, как быть, как поступить дальше, он однажды обратился к ромею Койаку, выполнявшему различные поручения в ставке.
– Скажи, – попросил Сартак, – разве святые, создавшие христианскую веру, всю свою жизнь проводили с одной женщиной?
Койак легко догадался, почему хан обратился к нему. Быстро погасив появившуюся на губах лукавую улыбку, он серьезно сказал:
– Да. Святые строго соблюдали закон. Кроме того, всем последователям христианской веры не разрешалось брать новую жену, пока жива первая или если он не был с ней разведен. Но те, кому божьей волей была дана царственная власть над людьми… Разве хан не слышал о споре, который состоялся между имамом Нуриддином Хорезми и православными священниками?
Сартак вопросительно посмотрел на ромея.
– Этот спор состоялся во дворце хана Гуюка в то время, когда он решил выступить против твоего отца великого Бату-хана.
– Я слушаю тебя, ромей.
Койак прикрыл глаза, словно вспоминая.
– Дело было так… Все знают, что Гуюк, так же как и вы, принял в свое время христианскую веру. Но он был горяч и не терпел рядом с собой тех, кто исповедовал ислам, а потому всячески преследовал иноверцев. И спор, о котором говорю я, был устроен
Имам Нуриддин Хорезми вместе с одним из ишанов, присутствующих при споре, начал читать намаз. Христиане всячески мешали им: щипали, били по голове, когда те склонялись к молитвенному коврику. Но творящие намаз были крепки в своей вере, и слова пророка Мухаммеда о том, что ничто не должно помешать им завершить начатое, иначе можно попасть в ад, завершили молитву последней сурой. Вот так это было… На следующее утро хан Гуюк со стотысячным войском двинулся в кипчакские степи на своего отца… Через три дня, заболев неизвестной болезнью, которая вызвала кровавую рвоту, он умер. Мусульмане тогда сказали: «Хан Гуюк позволил издеваться над нашей верой. Пророк Мухаммед покарал его…» Конечно, не из-за спора умер хан…
Сартак пропустил последние слова мимо ушей. Хитрый ромей подсказал ему нужную мысль. Действительно, если у Давида было девяносто девять жен, а у Соломона – триста и тысяча наложниц, то почему ему, властителю Золотой Орды, не взять еще одну жену? Митрополит Даниил должен прислушаться к тому, что он услышал от ромея, и обвенчать его с орусутской девушкой. А если и на этот раз не согласится…
Глаза Сартака недобро сверкнули, рука потянулась к кинжалу.
– Иди, – сказал он Койаку, – пусть сотник Сырмак собирается в путь…
Но Сырмак вошел сам. Это был смуглый, широкоплечий и широкогрудый воин. Его борик, украшенный шкуркой степной лисицы – корсака, короткий чапан из серой верблюжьей шерсти, отделанный по воротнику мехом выдры, удобные сапоги с войлочными чулками без слов говорили, что он принадлежит к одному из кипчакских родов.
Вместе с Сырмаком был желтолицый сухощавый человек. И так же как по одежде сотника безошибочно можно было определить, что он кипчак, так по одежде незнакомца было ясно, что он с низовьев Итиля.
Сартак был настолько занят своими мыслями, что не обратил внимания на незнакомца.
– Седлай коней, – приказал он. – Поедем в Новгород. За орусутской девушкой Натальей.
Сотник выжидал.
– О мой повелитель…
Только сейчас хан увидел чужака:
– Я слушаю…
Сотник схватил приведенного за шиворот, и тот упал перед Сартаком на колени. Весь вид его выражал испуг и повиновение.
– Кто это?
– Человек, убежавший от Берке-хана.
Уходя из жизни, великий Бату, по обычаю, завещанному Чингиз-ханом, отдал многие свои земли в управление родственникам, ходившим с ним в походы. Они самостоятельно управляли своими улусами, но в то же время находились в подчинении у хана Золотой Орды. По сложившейся традиции их называли владельцами улусов, но, когда Кулагу завоевал Иран и Ирак, их стали звать эмирами. Только тюркские племена продолжали именовать их ханами.