Шестиглавый Айдахар
Шрифт:
Опорой Орды Чингиз-хана было всегда войско, а лучшими в нем, самыми преданными были кэшиктэны. Они служили хану надежной дубинкой в борьбе с внешними и внутренними врагами.
«Мои потомки, которые после меня займут трон, и потомки их потомков, если хотят воздвигнуть мне золотой памятник, пусть берегут как собственные глаза кэшиктэнов, ибо всегда больше собственной жизни берегли они меня», – говорил Чингиз-хан.
Когда Бату стал ханом Золотой Орды, он поступил так, как завещал великий дед. Преданные гвардейцы окружили его трон. Только назывались они не кэшиктэнами, а туленгитами.
Орусутских послов, уставших
Ромей молча поклонился.
Данил выжидающе смотрел на вошедшего, ждал, что скажет Койак.
– Сейчас по велению великого хана для вас приведут девушку.
Боярин удивленно поднял голову.
– Девушку?
– По древнему монгольскому обычаю, если прибыл уважаемый гость, всегда поступают так…
– Но ведь христианская вера запрещает это. Разве великий хан Сартак не христианин?
Тонкие губы ромея тронула чуть заметная улыбка, но он тотчас же спрятал лицо в тень.
– Нет, – сказал он. – Хан – монгол…
Откуда было знать боярину, что Сартак, приняв христианскую веру, по-прежнему придерживался монгольских обычаев? Всякое было намешано в новом хане Золотой Орды. В нем сочетались и глубокая преданность языческим заветам Чингиз-хана, и хорошее знание правил и догм христианства. В своих делах и поступках он не всегда руководствовался ими…
Данил хотел подробнее расспросить Койака о хане, но ромей уже исчез, и тихонько стукнула закрывшаяся за ним дверь.
Вскоре туленгит огромного роста втолкнул в комнату девочку лет двенадцати-тринадцати – нежную, как шелк, и красивую, как цветок.
Согласно порядку, установленному еще Чингиз-ханом, дворцовая стража несла не только военную службу. В обязанность туленгитов входило проведение различных празднеств в Орде и даже снабжение продовольствием ханской ставки. Судьба мужчин и женщин, состоящих при дворце, кроме ханских родственников, находилась в их руках. Вот поэтому-то, получив от Сартака приказ, начальник стражи по своему усмотрению распорядился единственной дочерью вдовы, которая работала на ханской кухне.
Втолкнув девочку, туленгит, прижав руку к груди, молча поклонился боярину и исчез за дверью.
Девочка была удивительно красивой. Тонкая, как весенняя травинка, белолицая, с огромными, как у верблюжонка, глазами, с косами, черными словно ночь. Глаза, полные слез, со страхом смотрели на боярина.
Данил тихо подошел к ней и опустил руку на спину. Худенькое тельце девочки задрожало. Она закрыла лицо руками и громко заплакала.
Ласково подталкивая девочку, боярин подвел ее к двери.
– Не бойся. Я не трону тебя, – с трудом подбирая кипчакские слова, сказал он.
Но девочка, видимо, не услышала его. Она по-прежнему продолжала рыдать.
Данил открыл дверь и сказал туленгиту:
– Пусть идет к себе. Мне не нужна женщина.
И на следующий день хан Сартак не стал вести переговоры. Ему хотелось показать орусутским
Орусутов подняли на рассвете. Зима в этом году выдалась суровая, снежная, и, казалось, со всей кипчакской степи собрались к ханским табунам волчьи стаи.
Специально выделенные для охраны табунов воины ничего не могли поделать с хищникам. Снег проваливался под копытами коней, и волки успевали уйти от погони. Только стремительные и легкие гончие да искусные стрелки могли помочь справиться с серыми разбойниками.
Поздно вечером вернулись в Орду усталые охотники. Удача сопутствовала им – добыча была большой. Договорившись с ханом, что переговоры начнутся утром, орусутские послы разошлись по отведенным для них покоям.
Едва Данил лег в постель, как вчерашний туленгит вновь привел в его комнату девочку с глазами верблюжонка.
Она не плакала, как вчера, только тревожно и боязливо оглядывалась на дверь. Боярин понял – девочка хочет что-то сказать. Он жестами позвал ее к себе.
Преодолевая страх перед орусутом, девочка на цыпочках приблизилась к нему, наклонилась к самому его лицу и горячо зашептала:
– Не пей рашия – вино, которое подадут тебе завтра.
Данил понял только «рашия – вино». Он знал – так называется вино, которое обычно пьют монгольские ханы. Сердце вдруг подсказало – девочка предостерегает его. Боярин похолодел от недоброго предчувствия.
– Что ты сказала? Повтори…
Девочка удивилась, что орусут не понимает ее языка. Глаза ее потемнели от отчаяния, но вдруг в них сверкнула искорка, и она вновь зашептала, сопровождая слова жестами:
– Завтра тебя угостят вином – рашия, – девочка ткнула в грудь боярина пальцем. – А ты не пей. – Она замотала головой и показала, как отталкивает руками чашу. – Если выпьешь… – девочка поднесла сложенные ладони ко рту, словно собиралась пить напиток. – Умрешь! Погибнешь… – девочка изобразила умирающего человека.
Данил понял.
– Вино-рашия… – повторил он, пристально вглядываясь в взволнованное лицо девочки.
– Да! Да!
Боярин благодарно улыбнулся.
– Спасибо… – и погладил ее по голове. – А теперь иди… – Данил показал рукой на дверь.
Девочка проворно и неслышно бросилась к выходу.
В судьбах людей и даже целых народов заметное место всегда отводилось вину. История знает примеры, когда государство из-за того, что его подданные слишком любили вино, превращалось в прах и навсегда исчезало с лица земли. Могущественные страны, завоевывая земли более слабых соседей, вместе с насилием, творимым оружием, кроме обычной жестокости, несли вино. Захватчики, не добившись желаемого оружием, подчиняли себе людей религией, обычаями и опять же вином. Страшным бедствием для народов, у которых еще не сложилась государственность, было вино. Это хорошо понимал Чингиз-хан. Он знал: чтобы победить врага, мало иметь железную дисциплину. Помимо этого должна быть другая сила, которая бы подогревала, туманила ум и чувства воинов его многонациональной Орды. Поэтому Потрясатель вселенной разрешал грабить, насиловать женщин и пьянствовать. Он и сам любил вино и, употребляя его, часто не знал меры. Однажды, когда многодневная пьяная оргия в ставке едва не кончилась гибелью хана, его советник Шиги Хутуг с горечью сказал: