«Шестисотая» улика
Шрифт:
– Интересненькое дельце получается, – задумчиво проговорил майор. Доктор Макаров сразу заинтересовался сказанным Федор.
– Интересное чем? – спросил он.
Федор махнул рукой.
– Не обращайте внимания. Это я так, о своем, – объяснил Туманов и произнес в некоторой задумчивости: – Скажите, доктор, вы лицо того Бабенко помните?
Хирург Макаров не сумел скрыть усмешки, настолько вопрос майора показался ему наивным.
– Конечно. Ведь я же его оперировал. А потом с того момента прошло не так уж и много времени, чтобы
Туманов одобрительно кивнул и сказал:
– Сейчас мы вам покажем фотографию. Посмотрите, пожалуйста, – он достал из кармана фотографию Бабенко и показал хирургу. – Узнаете? – спросил майор.
Макаров взял из рук Федора фотографию, долго и внимательно смотрел на нее, потом сказал:
– Знаете, лицо у того пациента было обезображено… Левая часть щеки и нос… Но этого человека я никогда не видел. Однозначно, – заявил хирург, возвращая фотографию Туманову.
– А вы посмотрите еще разок и повнимательней, – посоветовал Грек, не вытерпев больше молчать.
Хирург Макаров холодно взглянул на усатого капитана.
– Зачем мне смотреть еще раз, если я вам заявляю вполне определенно, что этого человека не знаю, – ответил хирург.
– И никогда не видели? – не отставал Грек.
– И никогда не видел, – подтвердил Макаров, не понимая, чего от него хотят сыщики. Ведь он ответил им правду.
– Погоди, Сан Саныч, – остановил Федор капитана Грека, который только начал расходиться, и как видно, собираясь задать врачу еще парочку вопросов. Но сейчас Туманов решил спросить у хирурга Макарова то, что считал необходимо важным в первую очередь.
– Вы сказали, у пациента было обезображено лицо? – напомнил он.
Макаров кивнул.
– Да. Левая щека, нос, полость рта. Задета нижняя челюсть, – охотно объяснил врач.
– Нижняя челюсть, – повторил Туманов, призадумавшись, и тут же спросил: – Скажите, он мог говорить?
– Говорить? – врач глянул на Туманова удивленно, словно сожалея, что майор сам не понимает элементарных вещей. – С таким-то ранением? Сомневаюсь. Он не мог дышать носом, и мы были вынуждены вставить ему в рот кольцо, чтобы он не сжал челюсти и не задохнулся.
Вытянувшись на носки, Грек сунул свои губы в ухо Лехе Ваняшину и прошептал:
– А эта сука нам чего сказала? Что Бабенко сам попросил кремировать его после смерти.
В ответ Ваняшин кивнул, тем самым, давая понять, что он полностью согласен с Греком. Но Грек оказался этим не удовлетворен и указал Ваняшину взглядом на стеклянную дверь центрального входа больницы, чтобы лейтенант следовал за ним. И когда они вышли на крыльцо, запальчиво произнес:
– Вот что, Леха, послушай моего доброго совета. Говорю тебе, как другу. Брать надо эту стерву Савинскую за жабры. Не чисто тут. Доктор этот тощий не узнает по фотографии Бабенко…
– Не узнает, – согласился Ваняшин, доставая из кармана пачку сигарет.
– Значит, что? – спросил он у Ваняшина, но тот не ответил, и Греку пришлось это сделать самому: – Значит, это был не Бабенко, а другой человек. Потому его и кремировали его, а не похоронили в гробу. Побоялась эта сука, вдруг дело закрутится и его придется раскапывать. А теперь, поди, копай. Урна с пеплом. А тела нет. Попробуй тут, проведи опознание. Нет, я сразу понял, в чем тут суть, – похвалился Грек, важно выпятив грудь.
Справедливости ради, Леха Ваняшин заметил:
– По-моему, сразу об этом догадался наш майор, еще, когда попросил у Савинской фотографию ее гражданского мужа.
– Ладно, – деловито махнул рукой Грек. – В общем, не такая уж и большая разница, кто первым догадался. Главное, мы ее раскусили. Представляешь, какая хитрющая змея. Такую морду корчит, будто переживает, а сама, небось, рада радешенька, что теперь вместо Бабенко управляет альянсом. Автомагазины, стоянки, паркинги – все теперь в ее руках. Это ж, какие деньжищи там крутятся, – подытожил Грек, сказанное собой же, свернув все к меркантильному, будничному.
Леха Ваняшин не только не возразил усатому капитану, а полностью был согласен с ним. Единственный вопрос не давал покоя лейтенанту. Его он и не упустил задать Греку:
– Слушай, Сан Саныч, а где в таком случаи настоящий Бабенко?
Грек призадумался, но ничего путного в его голову не пришло, и он сказал, несколько сбитый с толку вопросом приятеля Лехи:
– Где, где. Сидит себе, где-нибудь на даче.
– Так Савинская сказала, что у них с Бабенко дачи нет, – настаивал на своем Ваняшин, видно намереваясь окончательно доконать Грека.
– Ну и что? У них может, и нету. А у друзей или знакомых есть. И вообще, какого хера ты ко мне прицепился. Вон иди, майора пытай, – кивнул Грек на окно, за которым стояли Туманов и хирург Макаров.
Докурив сигарету, Грек отошел в сторонку от Ваняшина и достал из кармана мобильник. Набрав номер, сказал чуть приглушенно, чтобы Ваняшин не растопыривал уши:
– Анютка? Привет. Это я. Как у тебя дела?
Леха Ваняшин улыбнулся, сделав вид, будто не слушает всего того, о чем говорит Грек.
Грека не раз бесило то, какое у ихнего майора непроницаемое лицо. И как только человек умеет так владеть собой. Иной раз, глядя в это лицо, вот так сразу и не скажешь, доволен чем-то майор, или огорчен.
Вот и сейчас, он сел в машину с такой физиономией, словно ничего такого и не случилось. А Грек с Ваняшиным, после всего, что услышали от хирурга Макарова, сидели как на иголках, ожидая услышать от своего старшего нечто особенное, навроде того, что сейчас они немедленно поедут на улицу Свердлова, чтобы взять Савинскую, как говорится тепленькую, прямо из кабинета.