Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Шрифт:
Губы сложились в легкую усмешку. Она подумала, отчего это все они скрываются под прозрачными инкогнито, которое раскрывают все европейские газеты — Станислав, Иосиф? Стесняются, что ли?.. Вот, мол, ездят на поклон к женщине, а свидание должно быть тайным. Она обходится безо всякого инкогнито, притом что едет к турку под нос.
Она протянула Станиславу руку, он облобызал ее с поспешностью. Когда они вышли к ожидавшим их придворным, все заметили, что король подавлен, а Екатерина, как всегда, излучает довольство.
— Прощайте,
С этими словами она наклонила голову и прямой походкой возвратилась к себе. Потемкин, стоявший радом с Безбородко, сказал вполголоса:
— Королек. Карманный, однако не потрафил государыне. — И зычно скомандовал: — Убирай сходни, отдавай швартовы! Бал отменен. Плывем далее.
— Может, остаться здесь на ночлег? — нерешительно сказал Безбородко.
— Не… Государыня не в духе. Полагаю, сказала корольку, что торопится. А потому никак нельзя остаться.
Светлейший, как всегда, проницал. Он хорошо знал свою повелительницу, гораздо лучше всех тех, кто ей служил и ее окружал. Князь вытащил свой берет, глянул на циферблат и сказал Безбородко:
— Знаешь, сколько длилась встреча государыни с его королевским величеством?
Безбородко пожал плечами.
— Часа полтора небось, — предположил он.
— Куда там. Эк хватил! Полчаса всего.
— Характера нету. У короля должен быть характер.
— Знала ведь, кого подсаживала.
— Молоденька была, — отозвался Потемкин. — Не отошла еще от него как следует быть, дистанции не было. Да и в полноте мысли государственной недохват.
Сонно журчала вода под кормой, огни Канева продолжали гореть, словно праздничный бал состоялся. Небосвод уже переливался и торжественно, и вместе с тем равнодушно. Караван продолжал плыть вперед, толкаемый одним лишь течением, словно осторожно нащупывая дорогу. На носу галеры горел огромный фонарь, и свет его, дрожа, плыл по темной воде далеко впереди.
— Далеко ли до порогов? Наслышан о них, — полюбопытствовал Безбородко.
— Еще порядком. Я приказал их убрать, да не все вышло.
— Ишь ты! — с легкой насмешливостью удивился Безбородко: канцлер был язвителен и пользовался покровительством государыни. — Как это так: по твоей воле, да не вышло?!
— А вот так, — чуть рассерженно отвечал Потемкин, — сто пудов пороху извели, а камень устоял.
— Знал бы камень, чей порох, непременно разлетелся бы в куски, — продолжал иронизировать Безбородко.
— Ты, Александр Андреич, не насмехайся, — недовольно пробурчал князь. — Я великое огорчение претерпел. Хоть и берутся казаки провести караван, а придется нам высаживаться да ехать по сухопутью. Куда как худо.
— Тряско
— Я приказал дорогу сколь можно выгладить. Да исполнили ль?
— Коли ты приказал — беспременно исполнили.
— Ну-ну! За всем не уследишь, — со вздохом сказал Потемкин.
— А опосля взыскивать — статочное ли дело.
Помолчали, вслушиваясь в темноту, окутавшую берега. Она была немой. Лишь изредка, как видно приманенная огнями судов, над ними с криком пролетала ночная птица да бесшумно реяли на мягких крыльях летучие мыши.
— Надо бы стать на якорь, — осторожно сказал Безбородко.
— А зачем? — беспечно отвечал Потемкин. — Вот в Кайдаки придем, тогда ошвартуемся.
— Ты, Григорий Александрыч, ровно заправский моряк — разные такие слова усвоил: ошвартуемся.
— Э, как не усвоить?! Ведь я же швец, жнец, на дуде игрец да речной пловец, — хмыкнул князь. — Я тут, почитай, все острова и мели пересчитал. Здесь река широка да глубока, неча опасаться. Кормчие фарватер выдерживают, можно плыть без опаски.
— А далее-то что?
— А далее, друг любезный, император Иосиф, вот что. Это тебе не польский король. Государыня Иосифа весьма возлюбила, ты о сем ведаешь. Союзник! Может, сладимся вместе на турка идти, потеснить его за Дунай и сколь можно дальше. Даже из Царьграда.
— Весьма я наслышан о твоем с государыней плане, о нем, чай, вся Европа знает, да и сами турки проведали. Да только по пословице: гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Боюсь я, князь, боюсь. Неурожай нынче, в казне денег, почитай что, нет: ведь на государынино-то шествие восемнадцать миллионов ухлопано. Шутка ли, восемнадцать мильонов! — патетически воскликнул Безбородко. Он по обязанности своей считал деньги, а потому был не просто скуповат, а скуп.
— Знаю я, что немало денег ушло, — мрачно отвечал Потемкин, — знаю не хуже тебя. Так ведь надело. Города ставили, дороги вели, флот снаряжали, гавани строили… Мало ли что… А шествие — политическое дело. Дабы видели все, как возросла и усилилась Россия, как обустроила приращенные земли.
— Что ж, и это дело, — вяло согласился Безбородко. — Однако ты прости меня, князь: спать охота — мочи нет.
И с этими словами он растаял в зыбком сумраке, будто провалился.
Ветвь десятая: апрель 1453 года
И повелел султан, согласно закону ислама и воле Аллаха, послать в город людей под белым флагом еще раз, дабы понудили жителей сдаться на милость воинов пророка. В послании была им обещана жизнь и свобода, если они согласятся, и разорение и смерть, если откажутся. Было это пятого апреля. И даны были тем жителям и их начальникам день и еще ночь на размышление.