Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1
Шрифт:
— Помилуйте, сударыня, — воскликнул г-н Лаффит. — Это такая честь для меня! Это настоящий вызов господину де Трени, — добавил он, смеясь, — но я согласен рискнуть. Единственное препятствие заключается в том, что я не ожидал этого и не захватил шляпу.
Чтобы читатель мог понять последнюю фразу г-на Лаффита, нужно пояснить, что для реверанса в менуэте, который был кульминацией, краеугольным камнем всего танца, была необходима шляпа в стиле Людовика XV, и никакая другая не годилась.
Начались поиски шляпы, и через некоторое время ее нашли.
Балет был исполнен с необыкновенным успехом, и г-н Лаффит провожал м-ль де Пермон на ее место, когда столкнулся
Г-н де Трени остановился перед танцорами с видом скорее изумленным, чем возмущенным. Менуэт, который он должен был танцевать, и все знали, что он должен его танцевать, не только уже завершился без его участия, но завершился с успехом, о котором можно было судить по затихающим возгласам «браво».
— Ах, сударь, — сказала ему смущенная м-ль де Пермон, — взгляните на часы, я прождала вас до полуночи и даже долее, а менуэт был назначен на одиннадцать. Наконец, в полночь моя мать потребовала, чтобы я танцевала с господином Лаффитом, и, — смеясь, закончила она, — мне приказал первый консул.
— Мадемуазель, — серьезно отвечал Трени, — госпожа де Пермон имела основания потребовать этого, она хозяйка дома, и ее гости ждали менуэта. К несчастью, я опоздал, и она была в своем праве. Но если первый консул, — и г-н де Трени, который на целых пять дюймов был выше первого консула, смерил его взглядом, — отдал приказ начать танец, который на самом деле не танцуют без меня, то он превысил свои полномочия и совершенно не прав. Я не вмешиваюсь в его приказы на поле боя, пусть же и он оставит мне мои гостиные. Я не ощипываю его лавры, пусть же и он не прикасается к моим.
И сев рядом с м-ль де Пермон, он с достоинством продолжал:
— Несомненно, я достаточно рассудителен и не стану слишком грустить из-за того, что мне не пришлось танцевать с вами. Тем более, что виноват только я, опоздав. И я не могу сердиться на вас за то, что вы не сдержали слова. Но в этом менуэте неверно была исполнена целая фигура. Я бы танцевал его серьезно, торжественно, не так грустно, как господин Лаффит. В целом мне понравилось… Но нет, я никогда не забуду того, что видел!
Вокруг г-на де Трени образовался большой кружок гостей, слушавших, как он изливает свою печаль. Среди слушателей был и первый консул; ему эти речи были настолько непривычны, что он был готов поверить — перед ним сумасшедший.
— Вы пугаете меня, — сказала м-ль де Пермон г-ну де Трени, — что же я делала не так?
— Что вы сделали? Как, сударыня, вы танцуете менуэт так, что я был счастлив протанцевать с вами. Вы столько раз танцевали его с Гарделем. И вы! О нет, этому нет названия! И вы соглашаетесь танцевать с человеком, который, безусловно, прекрасно танцует, но он танцует контрдансы. Повторяю, танцует контрдансы! Нет, сударыня, нет, он ни разу в жизни не сделал правильного реверанса со шляпой! Нет, и я заявляю об этом во всеуслышание, он этого не умеет!
Заметив улыбку на некоторых лицах, он продолжал:
— О, вас это удивляет! Так я сейчас объясню вам, почему он не умеет делать большой реверанс, тот самый, по которому можно оценить, умеет человек танцевать менуэт или нет. Дело в том, что он не умеет надевать шляпу. Умение надевать шляпу, господа, — это главное! Спросите, так ли это, у этих дам, которые заказывают шляпы у Леруа и приглашают Шарбоннье, чтобы надеть их. О, спросите господина Гарделя, и он расскажет вам, как надевать шляпу! Кто угодно может носить шляпу на голове, скажу больше, их носят все. Но достоинство, но уверенность,
И, взяв огромную треуголку у одного из гостей, г-н де Трени встал перед зеркалом, напевая мелодию реверанса. Вокруг вновь столпилась половина гостей, которые следовали за ним, словно на привязи. Он принялся исполнять реверанс из менуэта с удивительным изяществом и абсолютной серьезностью и, наконец, по всем правилам водрузил шляпу на голову.
Бонапарт наблюдал за ним, опершись на руку Талейрана.
— Спросите-ка, — сказал он дипломату, — в каких отношениях он с господином Лаффитом. После его высказываний на мой счет я не решаюсь заговорить с ним.
Г-н де Талейран задал танцовщику вопрос первого консула так же серьезно, как осведомлялся бы о войне Англии с Америкой.
— Ну, — отвечал г-н де Трени, — в таких отношениях, в каких могут быть два талантливых человека — в состоянии хрупкого равновесия. Но должен признать, что он — достойный соперник, он славный малый и не завидует моим успехам. Его собственные делают его снисходительным. Его танец отличается живостью и силой. Он сильнее меня в первых восьми тактах тавота в «Панурге» [53] , здесь и говорить нечего. Но моими жетея просто стираю его с лица земли! У него сильнее ноги, а у меня спина.
53
Возможно, это гавот из «Панурга на острове Светильников», лирической комедии в трех действиях (Париж, Королевская академия музыки, 25 января 1785 г.), слова Мореля де Шедевиля и графа Прованского, по Рабле, музыка Гретри.
Бонапарт смотрел и слушал, остолбенев от изумления.
— Ну вот, — сказал Талейран, — вы можете быть спокойны, гражданин первый консул, войны между господами де Трени и Лаффитом не будет. Хотел бы я сказать то же самое о Франции и Англии.
Пока бал был приостановлен и г-н де Трени мог свободно излагать свои теории о способах носить шляпу, Клер обсуждала с матерью вопрос, который казался ей столь же важным, как тот, которым в это время были заняты Талейран и первый консул, старавшиеся восстановить мир между двумя лучшими танцорами Парижа, а значит, и мира.
Молодой граф, не спускавший с нее глаз, увидел, что она улыбается, и заключил, что, судя по всему, ее просьба удовлетворена. Он не ошибся.
Сказав, что ей хочется подышать воздухом в гостиной, где меньше народу, м-ль де Сурди взяла под руку м-ль Богарне и, проходя мимо графа де Сент-Эрмин, произнесла:
— Моя мать разрешила вам прийти к нам завтра в три часа пополудни.
XIII
ТРОЕ ДЕ СЕНТ-ЭРМИН. ОТЕЦ
На следующий день, едва часы на Часовом павильоне пробили три, Гектор де Сент-Эрмин постучал в дверь особняка г-жи де Сурди, великолепная терраса которого, вся засаженная апельсиновыми деревьями и олеандрами, выходила на набережную Вольтера. Дверь особняка, перед которой стоял Гектор, выходила на улицу Бон [54] . Это была большая, парадная дверь. Другая, поменьше, почти невидимая и выкрашенная под цвет стен, выходила на набережную.
54
Улица Бон соединяет набережную Вольтера и улицу Бурбонов.