Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1
Шрифт:
— Кстати, дорогая Гортензия, я забыла спросить вас об одной вещи.
— О чем же?
— Мне кажется, госпожа де Пермон дает большой бал.
— Да, Лулу приезжала к нам со своей матерью, и они пригласили нас:
— И вы пойдете на бал?
— Конечно!
— Милая Гортензия, — самым нежным голосом обратилась к ней Клер, — я хотела бы попросить вас об одной любезности.
— О любезности?
— Да, попросите пригласить нас с мамой, это возможно?
— Думаю, что да.
Клер запрыгала от радости.
— О, благодарю вас, — сказала она. — Как же вы это сделаете?
— Я могла бы сама
— И я попаду на бал госпожи де Пермон? — радостно воскликнула Клер.
— Да, — ответила ей Гортензия и, взглянув на сияющее лицо юной подруги, спросила: — Он будет там?
Клер покраснела, как вишня и сказала, потупив глаза:
— Я надеюсь.
— Ты покажешь мне его, не правда ли?
— О, ты и так его узнаешь, дорогая Гортензия. Разве я не сказала тебе, что его можно узнать из тысячи?
— Как жаль, что он не танцует! — заметила Гортензия.
— А как я об этом сожалею! — вздохнула Клер. Обменявшись поцелуем, девушки расстались. Клер еще раз напомнила Гортензии о пригласительном письме. Через три дня Клер де Сурди получила его.
XI
БАЛ У ГОСПОЖИ ДЕ ПЕРМОН
Бал, куда так стремилась попасть юная подруга Гортензии Богарне, был модной новинкой Парижа того времени [46] . Г-жа де Пермон, которой бы понадобился дом в четыре раза больший, чем тот, в каком она жила, чтобы вместить всех желавших побывать у нее в тот вечер, отказала в приглашении более чем сотне мужчин и более чем полусотне женщин. Но она родилась на Корсике и с детства была знакома с семьей Бонапарт, поэтому по первой же просьбе Евгения Богарне м-ль де Сурди и ее мать получили две входные карточки.
46
Дюма соединил описание двух балов и две главы из «Мемуаров герцогини д'Абрантес». Указ. соч.,T. II, гл. II и гл. XXVII.
Г-жа де Пермон, чьи приглашения пользовались таким спросом, несмотря на ее неблагородного происхождения имя, была одной из величайших светских львиц, которые когда-либо существовали. Ее род восходил к Комнинам, давшим шесть императоров Константинополю, одного Гераклее и десять Трапезунду.
Ее предок Константин Комнин, спасаясь от мусульман, сначала укрылся на горе Тайгет, а затем на Корсике. С ним пришли три тысячи его соотечественников, последовавших за своим вождем. Купив у Генуи земли Паомии, Салоньи и Ревинды, Константин обосновался на Корсике.
Наследница императоров, м-ль Комнин вышла по любви за красивого простолюдина, которого звали г-н де Пермон. Он умер два года назад, оставив жене сына двадцати двух лет, четырнадцатилетнюю дочь и ренту в двадцать или двадцать пять тысяч ливров.
Высокое происхождение г-жи де Пермон и ее брак с простолюдином открыли двери ее салона и старой аристократии, и зарождающейся демократии, которая делала первые шаги на поприще войны, искусств и науки и должна была дать великие имена, достойные соперничать с самыми
С двадцатью пятью тысячами ливров ренты г-жа де Пермон могла себе позволить жить в одном из самых элегантных и богато обставленных домов Парижа. Надо сказать, что двадцать пять тысяч франков в то время равнялись пятидесяти тысячам в наши дни.
Она любила экзотические растения, хотя в то время этот вид роскоши не был так распространен, как сейчас. Ее дом превратился в настоящую оранжерею: вестибюль был так искусно заставлен деревьями и цветами, что они совершенно скрывали стены, и так затейливо освещен разноцветными светильниками, что казалось, будто входишь в волшебный замок.
В то время, когда званые вечера устраивали именно для того, чтобы танцевать, балы начинались рано. В девять часов вечера дом г-жи де Пермон были освещен и двери распахнуты, а сама она вместе с детьми Лаурой и Альбертом ожидала гостей в гостиной.
Г-жа де Пермон, все еще по праву считавшаяся красавицей, была в платье из белого крепа, скроенном по образцу греческой туники. Ткань, складками спадавшую на грудь, на плечах удерживали две бриллиантовых пряжки. На улице Пти-Шан у Леруа, знавшего толк в платьях и головных уборах, она заказала шляпку с оборками из белого крепа, в выбивавшихся из-под оборок черных, как агат, волосах желтели нарциссы, такими же нарциссами было украшено и платье. Из других украшений на ней были только серьги в виде бутонов с бриллиантами, каждый стоимостью в пятнадцать тысяч франков. Рядом в вазе стоял огромный букет живых нарциссов и фиалок. Шляпку, изготовленную, как мы уже сказали, у Леруа, к волосам г-жи де Пермон приколол знаменитый Шарбоннье. Цветы — от мадам Ру, лучшей парижской цветочницы.
Туалет Лауры де Пермон был скромнее. Ее мать считала, что в шестнадцать лет она должна блистать своей красотой, а не поражать гостей роскошью наряда. Она была одета в платье из розовой тафты, того же покроя, что у матери, с белыми нарциссами по подолу. Венок из белых нарциссов украшал и ее волосы. Пряжки на платье и серьги из жемчуга дополняли наряд.
Но блистать красотой на этом вечере, неофициально устроенном в честь семьи Бонапарт и на котором обещал быть первый консул, предназначалось г-же Леклерк, любимице г-жи Летиции и, как поговаривали, ее деверя — Бонапарта. Ничто не должно было помешать ее триумфу, поэтому она попросила у г-жи де Пермон разрешения одеваться к балу у нее дома.
Платье г-жи Леклерк было сшито у мадам Жермон, кроме того, она пригласила Шарбоннье, который трудился и над прической г-жи де Пермон. Г-жа Леклерк готовилась появиться в гостиной, когда начнут собираться гости, — в самый благоприятный момент для того, чтобы произвести впечатление и быть увиденной всеми.
Г-жи Мешен, де Перигор и Рекамье, блистательные красавицы той эпохи, уже прибыли, когда в половине десятого доложили о г-же Бонапарт с сыном и дочерью.
Г-жа де Пермон поднялась и прошла навстречу гостям до половины залы, хотя никому из гостей до сих пор не оказывала такой чести.