Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1

Дюма-отец Александр

— Судить его! — вскричал Бонапарт.

— Первые имена Франции будут скомпрометированы.

— Тогда расстреляйте его за какой-нибудь стенкой, за забором, в овраге.

— Это именно то, о чем он просит.

— Хорошо! Его просьба будет удовлетворена.

— Позвольте мне передать ему это приятное известие.

— Где он?

— У меня.

— Как у вас?

— Да, он обещал, что не сбежит.

— Так это человек чести?

— Да.

— Я могу встретиться с ним?

— Как вам будет угодно, гражданин первый консул.

— Нет, черт побери, нет. Я разжалоблюсь и помилую его.

— В данный момент это послужило бы плохим примером.

— Вы правы. Идите, и пусть завтра все

будет кончено.

— Это ваше последнее слово?

— Да. Прощайте.

Фуше поклонился и вышел. Пять минут спустя он был в своем особняке.

— Ну что? — умоляюще сложив руки, спросил Гектор.

— Он согласен.

— Без суда, без шума?

— Ваше имя останется неизвестным, начиная с этого момента, вас больше нет.

— А когда меня расстреляют? Ведь, я надеюсь, меня расстреляют?

— Да.

— И когда же?

— Завтра.

Сент-Эрмин схватил Фуше за руки и с благодарностью пожал их.

— Ах! Спасибо, спасибо!

— А теперь идите.

Сент-Эрмин послушно, как ребенок, вышел из особняка и сел в поджидавшую карету. Фуше сел рядом.

— В Венсен, — приказал он.

Если бы у молодого графа еще оставались какие-то сомнения, то эти слова успокоили его: именно в Венсене приводили в исполнение смертные приговоры военным.

Они вместе вышли из экипажа, их встретил начальник крепости, г-н Арель, который проводил их внутрь.

Фуше шепотом отдал какие-то распоряжения, начальник поклонился в знак согласия.

— Прощайте, господин Фуше, — сказал Сент-Эрмин. — И тысячу раз спасибо.

— До свидания, — ответил Фуше.

— До свидания? — воскликнул граф. — Что вы хотите этим сказать?

— Кто знает? Все в руках Господа.

Тем временем Сен-Режан и Лимоелан добрались до Парижа и в первый же день взялись за дело.

Агент Лиможец, как прозвал его Фуше, тоже приехал в Париж и подтвердил, что Сен-Режан и Лимоелан покинули Лондон.

Кадудаль направил этих двух на своего рода разведку, но сам не собирался ехать в Париж, по крайней мере до тех пор, пока Сен-Режан и Ломоелан не добьются успеха.

Каким образом они намеревались напасть на первого консула, не знал никто, то есть никто из тех, для кого их пребывание в Париже не было секретом, и, вполне вероятно, они еще сами этого не знали.

Первый консул ни от кого не прятался: вечером он пешком гулял по улице Дюрока. Днем он часто ездил один в карете, а вечером бывал в театре «Комеди франсез» или в Онере. Три или четыре раза в неделю он с немногочисленным эскортом отправлялся в Мальмезон.

Бонапарта нельзя было назвать человеком высокой культуры, он судил о целом произведении по его частям. Он любил Корнеля, но не за поэзию, а за ее содержание. Когда он вдруг цитировал какие-нибудь французские стихи, ему редко удавалось передать их своеобразие, и, тем не менее, литературу он любил.

Как для всякого итальянца, музыка была его отдохновением и поистине чувственным удовольствием. Пел он фальшиво, не умел правильно повторить и двух тактов и при этом обожал великих композиторов: Глюка, Бетховена, Моцарта и Спонтини [79] .

79

Спонтини Гаспаре (1774–1851) — видный итальянский композитор времен Империи, один из тех, кто, как считается, воплощал в музыке ее стиль («имперский»). Наиболее известное и популярное его произведение — «Весталка» (1807). — Прим ред.

Той осенью самым модным спектаклем была оратория Гайдна «Сотворение мира», сочиненная им три года назад [80] .

Жизнь

венгерского композитора похожа на легенду. Он был сыном бедного деревенского тележника, который по воскресеньям подрабатывал как бродячий арфист. Его жена пела, маленький Йозеф, начиная с пяти-шести лет, пиликал на скрипочке, изображая что-то вроде аккомпанемента, и так они ходили по дорогам от деревни к деревне. Школьный учитель из Хайнбурга заметил необыкновенные способности мальчика, научил его основам композиции и устроил в детский хор венского собора Святого Стефана. Около восьми лет толпы народа ходили послушать его чудесный альт, который он потерял в переходном возрасте. Все эти годы голос кормил Гайдна, теперь ему жить было не на что, и он должен был вернуться домой. Но тут нашелся бедный цирюльник, страстно любивший музыку, который был счастлив, что приютил у себя бывшего певчего, чьим голосом он столько лет наслаждался. И Гайдн, зная, что отныне голодная смерть ему не грозит, работал по шестнадцать часов в день и дебютировал с оперой «Хромой бес», которая была поставлена в театре у Каринтийских ворот.

80

«Die Sch"opfung» (1798) — «Творение». Ее премьера состоялась в парижской Опере 3 нивоза IX года (24 декабря 1800 г.), стихи перевел гражданинСегюр-младший.

И с этого момента он был спасен.

Князь Эстерхази сделал его своим придворным композитором, и Гайдн служил у него уже тридцать лет. Правда, когда князь взял его к себе, он уже был прославленным сочинителем.

Бывает, что царствующие особы вмешиваются в жизнь великих артистов, жаль только, что, как правило, это случается слишком поздно. И что бы стало с бедными артистами, не будь на свете бедняков?

Почести сыпались на Гайдна со всех сторон, а он из благодарности женился на дочери того цирюльника, которая, к слову сказать, видимо, также из благодарности, одаривала его тем же счастьем, что Ксантиппа — Сократа.

Французская Опера в свою очередь поставила ораторию Гайдна, и первый консул заранее предупредил, что будет на премьере.

В три часа дня Бонапарт, работавший в кабинете вместе с Бурьеном, обернулся к нему и сказал:

— Кстати, Бурьен, сегодня наш ужин отменяется. Я иду в Оперу и не могу взять вас с собой. Со мной пойдут Ланн, Бертье и Лористон. Если хотите, можете пойти сами, в общем, нынче вечером вы свободны.

Но Бонапарт был так загружен работой, что, когда ему уже надо было выезжать, он еще не был уверен, поедет ли вообще. Эти сомнения одолевали его с восьми до восьми пятнадцати, а пока он колебался, вокруг Тюильри разворачивались следующие события.

По узкой улочке Сен-Никез, в наше время уже не существующей, по которой должен был проехать первый консул, два человека вели лошадь, запряженную в телегу. На телеге стоял бочонок, начиненный порохом. Добравшись до середины улицы, один из них попросил молоденькую девушку посторожить лошадь и дал ей за это монетку в двадцать четыре су. Второй мужчина побежал на угол, откуда был виден Тюильри, чтобы подать знак первому, готовому поджечь шнур ужасной машины.

Когда часы пробили четверть девятого, тот, что наблюдал за дворцом, крикнул «Вот он!», а тот, что был у телеги, поджег шнур и бросился бежать. Карета первого консула, запряженная четырьмя лошадьми, вылетела из ворот со скоростью ветра. Вслед за ней мчался небольшой отряд конных гренадеров. На улице Сен-Никез кучер Бонапарта, по имени Жермен и по прозвищу Цезарь, увидел лошадь с телегой, перегородившие ему дорогу. Двигаясь с прежней, умопомрачительной, скоростью, кучер крикнул: «Телега, направо!», а сам взял левее.