Шхуна «Колумб» (рис. Л. Лурье)
Шрифт:
По окончании погрузки «Колумб» отошел от шаланд, чтобы не мешать рыбакам, и шкипер разрешил команде купаться.
Раздеванье заняло полминуты. Левко и Люда первые бросились в воду. Марко задержался на шхуне. Он выбросил за борт толстый трос, прикрепленный к мачте, и пояснил, что трос будет вместо трапа. Потом, крикнув Люде, чтобы она обратила на него внимание, кинул в воду монету и сам прыгнул за нею. Прошла минута. Из воды показался кулак, а потом и голова юноши. Он отфыркивался и, разыскав глазами товарищей, показал пойманную под водой монету.
— Здорово! — сказала
— Что там «здорово»! — хитро улыбаясь, ответил тот. — Я могу лучше.
— Ну, покажите лучше.
Левко поплыл к шхуне.
Моторист вылез на палубу, достал из кармана своей робы монету, кинул ее за один борт, а сам, вытянув руки вперед, нырнул с другого. Он очень долго не появлялся, наконец выплыл у кормы. Он тяжело дышал. Подплыл и показал монету.
Люда была поражена и недоверчиво посмотрела на Марка. Тот смеялся.
— Это фокус! — заявила девушка. — Вы заменили монету.
— А как же я это сделал?
— Монета была у вас во рту.
— Молодец, правильно!.. Ну, давайте вылезать.
Первым вылез Марко и сказал, что еще раз нырнет. Он спрыгнул с кормы и исчез. Не дожидаясь, пока юнга появится из воды, Люда и Левко поднялись на шхуну. Марко не выплывал. Люда одевалась и не спускала глаз с моря. Юнги все не было. У Левка и Андрия на лицах отразился испуг, но Стах Очерет был совершенно спокоен.
Прошло минуты три — четыре — Марко не появлялся. Люда сжала губы, неприятное чувство кололо холодком грудь. Стах, взглянув на нее и, очевидно, поняв, в чем дело, сердито сказал:
— Да будет ему баловаться!
Левко и Андрий улыбнулись. Люда удивленно посмотрела на них.
Через минуту около шхуны всплыло вверх дном ведро. Вот оно перевернулось, и из-под него показалась голова юнги. Левко объяснил Люде и этот фокус. Марко, нырнув, проплыл под водою до носа, откуда раньше сбросил ведро. Набрав еще раз воздух, он нырнул с ведром на голове. Для этого нужна большая ловкость, так как ведро, наполненное воздухом, рвется вверх. Надо держать ногами какую-нибудь тяжесть, рассчитав так, чтобы она не тянула на дно, но и не давала всплыть наверх. Под водою человек с ведром на голове может пробыть значительно дольше, чем без него. Ведро здесь играет роль воздушного колокола, в таких колоколах когда-то спускали в море водолазов.
Люда заинтересовалась этими фокусами и, когда Марко вылез на шхуну, попросила научить им и ее.
«Колумб» взял курс на Лузаны.
Глава XV
ПАПИРОСА С ТРИФЕНИЛОМЕТРИНОМ
Анч застал профессора Ананьева дома. Ученый сидел в своей комнате, перелистывая книгу. Он радушно приветствовал гостя и спросил про фотографию.
— Несколько штук принес, — ответил Анч, — остальные — на этих днях. Я уже говорил Людмиле Андреевне, что хочу сделать для вас специальный фотоальбом, посвященный Лебединому острову.
— Давайте ваши снимки и садитесь, — пригласил профессор Анча. — Я сегодня отдыхаю. Утром закончил статью, в которой излагаю свой взгляд на проблему добывания гелия в этой местности. Проблема торио-гелия
Анч положил перед профессором несколько фотографий. Пока профессор внимательно разглядывал их, гость осмотрел комнату и стол хозяина. Он заметил, что окна открываются легко, что на двери изнутри нет задвижки. Простой деревянный стол с одним ящиком заменял письменный. На столе лежали стопками книги и бумаги. В раскрытой папке Анч увидел рукопись — профессор, видимо, только что просмотрел ее. Справа на стопке газет лежал новый портфель с расстегнутыми ремешками и ключиком в замке.
Профессор Ананьев просмотрел фотографии, отложил их и закрыл папку.
— Признаться, я не надеялся, что снимки выйдут так удачно, — сказал он Анчу. — Техника их безукоризненна. Они свидетельствуют о хорошем вкусе.
— Вы говорите мне комплименты, — поблагодарил Анч, слегка наклонив голову.
— Нет, нет! — возразил Ананьев, раскрывая портфель и засовывая туда папку. Он не видел хищного выражения глаз своего гостя, следившего за каждым его движением. — Рассказывайте, как вы здесь устроились, как наши успехи. Чаю хотите?
— Нет благодарю, пить не хочется. А вот если разрешите закурить папиросу…
— Пожалуйста, прошу вас!
Анч вынул портсигар, взял из половинки, где лежали три папиросы, крайнюю, внимательно посмотрел, нет ли на мундштуке отметки карандашом, и закрыл портсигар. Но сейчас же, точно спохватившись, вновь открыл его и протянул профессору:
— Простите за невнимательность… Может быть, закурите?
Профессор заколебался. В нем боролись желание закурить и сознание, что надо сдержать данное врачу слово.
— Ох, искуситель! — сказал профессор и капитулировал: он взял из портсигара папиросу.
Анч спрятал портсигар, вынул коробку спичек, чиркнул и предложил профессору огонь.
Но тот встал, прошелся по комнате, и пока он вернулся, спичка догорела.
Анч чиркнул другой спичкой. И снова Ананьев не закурил папиросы. Он ходил по комнате и рассказывал гостю какую-то университетскую историю. Фотограф прикурил сам и выбросил догорающую спичку, а потом спокойно зажег третью, держа ее в вытянутой руке. На этот раз профессор взял у него спичку, разворошил кончик папиросы и закурил, сразу же глубоко затянувшись.
Если бы в комнате был посторонний наблюдатель, он заметил бы, что с лица фотографа исчезло выражение глубокого, хотя и едва заметного волнения. Только в глазах светилось напряженное любопытство. Он посмотрел на часы. Профессор Ананьев все еще ходил по комнате и рассказывал. Иногда он останавливался, набирал в рот дым и мастерски выпускал его большими серо-синими кольцами. Наконец он докурил папиросу, выбросил в открытое окно окурок и снова сел в просторное деревянное кресло. Это было единственное кресло в доме, собственноручно сделанное Стахом Очеретом. Оно понравилось профессору, и теперь он уверял гостя, что в этом кресле его посещает вдохновение.