Шхуна, которая не желала плавать
Шрифт:
Это величественная крепость, то ли забытая, то ли не интересующая официальных историков, известная лишь горстке людей вроде Хоуарда. По верхнему краю почти вертикальных обрывов тянется кольцевой земляной вал. По меньшей мере пять батарей все еще грозят черными жерлами пушек, чернеющих за пышными мхами, испещренными птичьим пометом. Все еще сохраняются остатки арсеналов, жилых домов и даже старинного колодца. По словам Хоуарда, впервые островок был укреплен французами до 1600 года. К 1610 году его захватил английский суперпират Питер Истон, и с тех пор воздвигались все новые укрепления, пока островок не стал практически неприступным и ключом к загадке, почему Ферриленд сумел продержаться так долго.
На мелководье
Когда уйдут из жизни люди, подобные Хоуарду Морри (а их так мало в любых краях!), с ними безвозвратно исчезнет почти все богатейшее и живое человеческое прошлое Ньюфаундленда. И придет конец укладу жизни четырехсотлетней давности.
Я считаю себя редкостным счастливчиком, раз мне представился случай приобщиться к этому укладу — к жизни ловца трески. Как-то утром в четыре часа Хоуард поднял меня с пуховой перины, накормил потрясающим завтраком и повел в темноте к концу помоста, где мне предстояло пополнить команду объездчика ловушек, состоявшую из четырех человек.
Я оказался на небольшом широком судне, оснащенном одноцилиндровым мотором в пять лошадиных сил. Было тихо и холодно, когда мы застрекотали к выходу из гавани. В темноте нам аккомпанировал приглушенный стрекот десятка-другого «однотактников», увлекающих невидимые суденышки в открытое море.
Нам предстояло посетить две ловушки. Упрощенно говоря, ловушки эти представляют собой огромные «ящики» из сетей со сторонами до пятидесяти футов. У них есть дно, но нет верха. От «двери» в одной из сторон тянется длинная, вертикально подвешенная сеть, направляющая медленно плывущую треску в ловушку. Сооружение это закреплялось на морском дне большими коваными якорями — последним, что осталось от старинных и забытых кораблей.
Наша первая ловушка была установлена в девяти фатомах за островом Буа, и мы добрались до нее с первыми лучами рассвета. Наш шкипер, пока мы все перегнулись через борт, вглядываясь в черную воду, проверил ловушку джиггером — шестидюймовой свинцовой рыбкой с двумя огромными крючками, подвешенной на конце толстой лески. Он опустил джиггер в ловушку и резко его выдернул. С первого же раза он подцепил отличную жирную треску и втащил ее, переливающуюся жемчужным блеском, на борт.
— Сгодится, — сказал он. — Ну-ка, поднажмем, ребята.
И мы поднажали. Чтобы затянуть сеть, а затем справиться с колоссальным весом веревок и канатов, понадобились дружные усилия всех нас пятерых, и прошло полчаса, прежде чем, поддерживаемая поплавками на поверхности, она «пошла мешком». По мере того как мы перетягивали охапки воняющих смолой, ледяных на ощупь веревок через планширь, мешок все уменьшался и уменьшался и вода внутри его начала бурлить. Отличный улов. В ловушке было двадцать — тридцать квинталов [1] первосортной трески, без толку бившейся о ее ячеи.
1
Квинтал — старинная английская мера веса, традиционно используемая ловцами трески. Равен 112 фунтам засоленной рыбы. (Примеч. авт.)
Один из нас, молодой человек лет двадцати, не больше, орудовал за бортом, стоя на пляшущей плоскодонке. Ему было трудно удерживаться в такой позе, так
Он выпустил веревку, отлив начал быстро уносить плоскодонку от нас. Наш шкипер крикнул, чтобы мы бросили ловушку: он сейчас заведет мотор, но паренек возражающе крикнул:
— Не валяйте дурака! Я справлюсь. Рыбу-то не упустите!
Другой рукой он опустил весло в воду, подцепил веревку, а потом, одной рукой и зубами перебирая ее, подтянул плоскодонку к судну. Мы втащили его на борт, но он не позволил нам отойти от ловушки, пока из нее не вычерпали последних рыбин и судно не осело в воде почти по планширь. На протяжении всего этого времени — около двадцати минут — он сидел на машинном люке, следил за нами и улыбался, а рукав его толстой фуфайки все больше намокал кровью, и она стекала на его непромокаемые брюки.
Когда мы причалили к помосту, было десять часов, солнце стояло уже высоко и сильно припекало. Пэт Морри встретила нас с грузовиком, и мы отвезли паренька к врачу, который вправил кости и наложил шестнадцать швов на рану. Я поехал с ними, и когда мы выходили из приемной, паренек сказал мне:
— Шкипер, я вам утро-то не испортил?
Нет, не испортил. Но где я мог найти слова, чтобы сказать ему, какой он человек? И он страшно смутился бы, попробуй я.
Всякий раз, когда я ночевал у Морри, утро заставало меня на помосте, куда я приходил встречать возвращающихся объездчиков ловушек. И неизменно ко мне там присоединялись дядя Джим Уэлч и дядя Джон Хокинс. Им было восемьдесят восемь и девяносто лет соответственно. Оба всю жизнь занимались ловлей рыбы, но, как сказал дядя Джон: «Для этого дела мы чуть староваты стали. Уже не годимся для него». Тем не менее они вполне еще годились, чтобы обозревать каждое причаливающее судно, отпускать ядовитые замечания касательно количества и качества улова и держать в узде «молодых парней» (отцов семейств сорока — пятидесяти лет). Дядя Джон впервые вышел в море джиггеровать рыбу с отцом, когда ему сравнялось восемь. И начал свою карьеру поздновато. Дядя Джим ловил рыбу с шести лет.
Запас индивидуальных жизнеописаний, хранившихся в памяти Хоуарда Морри, был неисчерпаем, и все они были сплетением комичного и трагического, ведь обычная жизнь всегда такое сплетение. Как-то вечером мы заговорили о патерах Южного берега (там почти все жители — католики), и Хоуард поведал мне историю Билларда и козла.
На Южном берегу все сажали картофель, и Биллард особенно гордился своим полем. К несчастью, его сосед держал коз, а козы тоже любят картошку. Как-то утром Биллард копал свою, сгорбив спину, вглядываясь в торфяную землю, и не заметил, как подошел священник. Святой отец остановился, положил руки на забор и осведомился:
— Картошку копаешь, Биллард?
Биллард покосился из-под кустистых бровей — священника не заметил, зато узрел янтарные глаза особенно нахального козла, который поглядывал на него через забор в другой стороне.
— Да, сукин ты сын! — свирепо ответил Биллард. — А без тебя ее куда больше было бы!
В тот же вечер Хоуард рассказал мне совсем другую историю. Сто семьдесят лет назад в Ферриленде появился мужчина средних лет. Сбежал с рыболовного судна. Один из «ирландских юнцов», как называли без различия мужчин и юношей любого возраста, которые, спасаясь от голодной смерти в Ирландии, завербовывались на английские рыболовные суда или шли в кабалу к ньюфаундлендским плантаторам.