Шхуна «Мальва»
Шрифт:
Ох, Иван, и лютовал же я! Мать из хаты попервах не выпускала, боялась за меня. Потом опомнился. Нет, думаю, гады, дураком не буду, сам под пулю не полезу. Биться с вами придется долго, надо держаться...
Петро рассказывал, а Иван слушал и слушал, и будто заново видел и себя, и Петра Калугина, и всех людей советских, взваливших на свои плечи великую тяжесть.
Потом проговорил:
— Да... Биться придется долго, Петро...
Глава 13
Прошло
Линия фронта подошла почти вплотную к городу. Немцы укрепили оборону по реке. Доты, врытые в землю танки, заминированные поля, колючая проволока в несколько рядов — трудно было взять этот оборонительный вал, и советские войска остановились перед ним, чтобы накопить силы.
На фронте наступило затишье. Работали только разведчики, да изредка с той и другой стороны появлялись эскадрильи бомбардировщиков, сыпали на землю бомбы и уходили на свои базы.
Партизаны, засевшие в плавнях, тоже не проявляли активности. Ждали.
Им было известно, что наступление начнется через несколько дней. И партизаны готовились к своей операции: ударить по немецкому тылу, дезорганизовать его, посеять панику.
А в самом городе продолжалась скрытая борьба патриотов. Опасная, нелегкая. Все чаще на улицах появлялись листовки, все чаще в глухих переулках немцы находили трупы полицаев, обнаруживали кем-то порванные телефонные провода... Взлетела на воздух биржа, рухнула водокачка на железнодорожной станции, сгорела хлебопекарня...
И опять расстрелы, опять повальные аресты, облавы...
В одной из таких облав гестаповцы наткнулись на подпольную радиостанцию, расположенную в старой, заброшенной печи разрушенного кирпичного завода. Фашисты во что бы то ни стало хотели взять радиста живым, но тот, расстреляв все патроны, взорвал себя гранатой.
Это была единственная радиостанция для связи с партизанами.
А события назревали.
Были получены точные данные: немцы готовят два транспорта-десанта, чтобы еще раз сделать попытку разгромить партизан. Подпольщики узнали дату выхода транспортов из порта. Партизан надо было обязательно предупредить.
Ничего другого не оставалось, как послать в отряд связного.
Все понимали: у человека, который пойдет к бухте Светлой, очень мало шансов добраться туда, но обстановка не позволяла медлить.
И связной отправился.
Он сумел незамеченным проскользнуть за город мимо многочисленных патрулей и часовых, а когда на маленьком рыбачьем каючке пробирался темной ночью к бухте, его заметил сторожевой катер. Каючок шел вдоль изрезанного каменистыми кручами берега, и катер не мог подойти близко. Прожектор поймал лодку в тот момент, когда она огибала один из таких выступов. Длинная пулеметная очередь рассекла тишину моря, трассирующие пули зацокали о камни. На щепки разлетелось весло, разбитая корма начала оседать в воду.
Связной
Немцы продолжали строчить из пулемета. Удачной очередью они на части разнесли каючок. Потом пулемет смолк. Наверно, немцы решили, что покончили не только с лодкой, но и с человеком. Луч прожектора еще несколько раз метнулся вдоль берега и погас.
А человек переждал, пока катер удалился, снял одежду, выкрутил ее, снова надел и осторожно побрел к бухте Светлой.
Саша отбил склянки, и в ту же минуту на палубе появился Юра Араки. Он должен был принимать вахту.
Саша сказал:
— Все в порядке, товарищ Араки. Никаких происшествий.
— Очень хорошо... — Юра потянулся, сел на кнехт. — Эх, — вздохнул он, — поспать бы еще часок. Постоишь, Сашка? Один часок...
Юра любил поспать. Особенно в утренние часы, когда и солнце еще не взошло, и ветерок не разгулялся, и даже легкая волна не шевелила шхуну. Услышав приглушенный звон судового колокола, Юра вскакивал, бежал на палубу принимать вахту, но тут же начинал канючить: «Ну еще часок...»
— Слышишь, Сашок, — и теперь тянул Юра, — постоишь?
— Постою, — согласился Саша. — Мне не трудно.
Юра не стал снова опускаться в кубрик, а лег прямо около рубки на чью-то венцераду. И сразу уснул. Сквозь сон он слышал, как на палубу поднялась Нина и начала о чем-то разговаривать с Сашей. Голос ее звучал тихо, и нельзя было понять: ручей поблизости шепчет, волна тихо плещется о борт «Мальвы» или это все Нина...
Потом Юре послышались слова: «День добрый, ребятки!».
Юра улыбнулся. Улыбнулся этим знакомым словам. И этому голосу. Так мог говорить только его отец. Соберутся, бывало, во дворе Юрины друзья, шумят, кричат, а Христо Юрьевич незаметно войдет в калитку, станет где-нибудь в укромном местечке, чтобы его не видели, и долго смотрит на сына и его товарищей. А потом скажет: «День добрый, ребятки!» И Юра стремглав мчится к отцу, будто не видались они целый год...
Вот и сейчас Юре показалось, что он слышит голос отца: «День добрый, ребятки!»
Улыбнувшись, он хотел перевернуться на другой бок, но тут Саша громко закричал:
— Христо Юрьевич!
Юра вскочил, еще ничего не соображая. Рядом с Сашей, держась за поручень трапа, стоял отец.
Юра бросился к отцу, обхватил его за шею, прижался щекой к его лицу и застыл. Сколько раз он мечтал об этой встрече. Ему казалось, что в первую же минуту он начнет говорить обо всем, что наболело: о том, как он тосковал по нем, как хотел его видеть, как боялся за него, как всегда мучала мысль: «Не случилось ли чего?» А теперь он стоит и от волнения не может произнести ни слова. И отец молчит. Дышит как-то прерывисто, и голова его вздрагивает от сдерживаемых слез.