Шифр Джефферсона
Шрифт:
– Не вижу смысла отрицать. Ты не поверишь. Поэтому не стану. – Она взяла ножницы, которые он все держал в руке. – Из моего стола?
Уайетт не ответил.
– Ты нравишься мне, Джонатан. Всегда нравился.
– Я не знал, что ты любишь сигары.
Он уловил въевшийся запах и обнаружил три коробки с сигарами.
– Когда-то их изготавливал мой отец. Моя семья жила в квартале Ибор-сити в Тампе. В шестидесятые годы там осели многие кубинские беженцы. Флорида напоминала родные места. Бывал там когда-нибудь?
Он покачал головой.
– Испанцы,
Уайетт молчал, предоставляя говорить ей. Она выгадывает время. Хорошо, выгадывай.
– Мой отец открыл сигарную фабрику, дела у него шли хорошо. В двадцатых годах, до Великой депрессии, этих фабрик там было много, но постепенно все исчезли. Отец решил вернуть их. Машин он не признавал. Все сигары скручивались вручную. Я с ранних лет привыкла к ним.
Уайетт знал, что ее родители бежали от Кастро в шестидесятые годы, что она родилась и выросла здесь. В остальном она оставалась загадкой.
– Ты всегда был таким немногословным?
– Я говорю то, что нужно сказать.
Карбонель обогнула винтовку и подошла поближе.
– На Кубе мои родители были богатыми. Были капиталистами, а Кастро ненавидел капиталистов. Они бросили все, что имели, приехали сюда и начали с нуля, стремясь еще раз проявить себя. Они любили Америку, и она давала им новую возможность. Потом неблагоприятная экономическая ситуация и ошибочные решения отняли у них все. – Она умолкла и посмотрела на него в темноте. – Они умерли в бедности.
Уайетту стало любопытно, зачем она ему это рассказывает.
– Авантюристы, бежавшие с Кубы в восьмидесятые годы из бухты Мариэль? Они пытались ужиться с Кастро, а когда не получилось, решили перебраться сюда. Они только усложняли жизнь остальным, в том числе и моим родителям. Их нужно было отправить назад, жить с тем, что они избрали. – Карбонель сделала паузу. – Я с трудом поднималась наверх. На каждую ступеньку. Мне никто ничего не давал. Когда отец умирал, я поклялась ему, что не совершу тех ошибок, какие совершил он. Что буду осторожна. К сожалению, сегодня я совершила ошибку. – Она устремила на него взгляд. – Однако ты спас меня от смерти. С какой стати? Чтобы иметь возможность убить самому?
– Я отправляюсь за колесом Джефферсона, – сказал он ей. – Если вмешаешься, я убью любого, кого ты пошлешь, а потом непременно убью тебя.
– Чего ты беспокоишься? Тебя ведь это уже не касается.
– Прошлой ночью один человек погиб только потому, что выполнил свою работу.
Она засмеялась.
– И это задевает тебя?
– Это задевает тебя.
Уайетт увидел, что она поняла. Он мог создать ей проблемы. Нарушить все планы. Испортить жизнь.
– У Малоуна тоже есть ключ от шифра, – сказала она. – Он отправил его себе электронной почтой
– Он отправится прямиком в Монтичелло.
Уайетт обошел ее, направляясь к двери.
Карбонель схватила его за руку, лица их находились в нескольких дюймах друг от друга.
– Одному тебе не сделать этого, и ты это знаешь.
Он это знал. Слишком много неизвестного. Слишком много риска. И он не был подготовлен должным образом.
– Тебе не провести меня, Джонатан. Дело не во мне и не в том, что произошло вчера ночью. Дело в Малоуне. Ты не хочешь, чтобы он преуспел. По глазам твоим вижу.
– Может, я хочу твоего провала.
– Отправляйся в Монтичелло. Раздобудь то, что нужно нам обоим. Что сделаешь с Малоуном, дело твое. Что делаем ты и я, останется между нами. Думаю, ты можешь не смешивать одно с другим. Я нужна тебе. И потому до сих пор жива.
Она не ошибалась.
Это была единственная причина.
– Раздобудь это колесо, – сказала она.
– Почему сама не раздобудешь?
– Как я уже сказала в Нью-Йорке, предпочитаю быть обязанной только тебе.
Это означало, что ее цель близка. Привлечение своих агентов только потребует усиленного заметания следов.
– Ты хотела смерти Скотта Парротта, так ведь?
– Если бы он сделал свою работу, то остался жив.
– У него не было ни единого шанса.
– Не то что у тех трех агентов, которых ты позвал, оглушив Малоуна? У них был шанс, так ведь?
Правая рука Уайетта сжалась в кулак, но он сдержался. Именно этой реакции ей и хотелось.
– Раздобудь это колесо, Джонатан. Тогда поговорим.
Малоун с разворота ударил одного из ричмондских полицейских пинком по голени. Потом провел правый хук в челюсть второму и саданул коленом в живот третьему.
Все трое повалились.
Рев въезжающего в вестибюль мотоцикла отвлек их внимание на необходимые для действия несколько секунд.
Кассиопея помчалась к нему по мраморному полу. Замедлила ход настолько, чтобы он вскочил на седло, потом дала газ и повернула влево к находящейся в пятидесяти футах лестнице. Малоун одной рукой обхватил ее за талию, другой выхватил пистолет. Обернулся и увидел, что полицейские поднимаются на ноги и хватаются за оружие.
Ступеньки спускались тремя длинными, прямыми маршами, между ними находились две широкие площадки, до низа оставалось около ста футов.
Этого Малоун не предвидел.
– Была не была, – сказала Кассиопея.
Он прицелился и выстрелил поверх голов полицейских.
Те бросились на пол и поспешили укрыться за статуей Джефферсона.
Кассиопея никогда еще не спускалась по лестнице на мотоцикле. Ковровая дорожка на ступенях должна была усилить трение, но езда предстояла тряская.