Шифр Шекспира

Кэррелл Дженнифер Ли

Сэр Генри торопливо прошел на противоположную сторону пустого нефа, к сияющим золотом хорам. Мне пришлось поспешить, чтобы не отстать от него. Сквозь высокую стрельчатую арку ажурного камня виднелись хор и толпа прихожан, но сэр Генри, словно не желая с ними встречаться, шмыгнул вправо, за громоздкую колонну, и устремился по тускло освещенному проходу. Мы с Беном отправились за ним. Дальше пространство церкви снова раздавалось. В южном трансепте сэр Генри остановился и вытянул руку. Вот он, «Уголок поэтов».

Впереди,

на высокой платформе под неоклассическим фронтоном, зрителей встречала беломраморная статуя Шекспира в полный рост. На стенах вокруг нее, словно стая херувимов, расположились бюсты других поэтов, которых Бард, казалось, не замечал или не хотел замечать. Он навсегда застыл в этой небрежной позе, слегка опершись на кипу книг, и вытянутой вдоль тела рукой указывал на полуразвернутый свиток.

Я на цыпочках вышла вперед, чтобы прочесть под переливы хора вырезанные в мраморе слова — слова Просперо, ностальгическое прощание чародея «Бури» с искусством.

И пышные дворцы и башни, Увенчанные тучами, и храмы, И самый шар земной когда-нибудь Исчезнут и, как облачко, растают [37] .

Я машинально сунула руку в карман — убедиться, что брошь на месте (хотя это было и так ясно по тому, как она его оттягивала), ломая голову над цитатой.

— Если вам нужно совсем точно знать, — сказал Бен, — он указывает на слово «храмы». Как по-вашему, это важно?

37

Пер. Т. Щепкиной-Куперник.

Я закатила глаза, а сэр Генри простонал:

— Боже, только храмов нам не хватало! Или храмовников.

— Его тут нет, — скорбно проронил кто-то из-за спины. Мы разом подскочили от неожиданности. — Похоронен в другой церкви, знаете ли. В Стратфорде родился, вот Стратфорд его и не отпускает. Хотя по праву — заслугам для нации и прочему — здесь ему самое место.

Я, обернувшись, увидела еще одного церковного служителя в красном. На макушке у него торчали несколько непокорных прядок, оттопыренные уши походили на ручки от сахарницы, а морщины на лбу складывались в большую «М». Он стоял, заложив руки за спину, и не сводил глаз с лица Шекспира.

— Чего не скажешь о вас, — продолжил служитель, опуская взгляд. — Вечерня, — добавил он как-то неуверенно, — идет там. Прошу прощения.

Сэр Генри сделал вид, что не заметил его жеста в сторону скамей с прихожанами.

— А почему Шекспир указывает на слово «храмы»?

— Разве? — Прислужник наморщил лоб. — При мне такого не было.

— Хотите сказать, что этот истукан движется? — не утерпел сэр Генри.

— Нет,

сэр, — ответил новый знакомый. — Он ведь неживой. По правде, и тела его здесь нет. Как выразился Джонсон, «надгробие без могилы». Я сам, знаете ли, немного поэт. Хотите, прочту пару строк?

— Хотим, — отозвался Бен. Вид у него был слишком невозмутимый.

— Нет, положительно нет, — ответил сэр Генри, но служитель уже оседлал любимого конька:

Скончался Шекспир, и возрыдал мир: «О Уилл, почто ты нас покинул?»

— Я, кажется, спрашивал про памятник, — процедил сэр Генри.

— К этому и веду, — отозвался прислужник. — «О, мрамор гроба! О, земная утроба!»

— Так он движется? — не сдавался сэр Генри.

«Поэт» поджал губы.

— Кто, сэр?

— Памятник!

— Он мраморный, как я уже сказал. С какой стати ему двигаться?

— Вы сами так говорили!

— Зачем мне так говорить?

— Забудьте! — отрезал сэр Генри. — Просто скажите, куда еще показывал Шекспир, когда двигался?

— Он не двигался, сэр. Возможно, речь о другом памятнике. Если вас интересует слово «храмы», могу предложить храм Митры, церковь Темпла… — Он начал загибать пальцы. — Потом есть масонские храмы…

— А что за другой памятник? — прервала его я.

Прислужник нахмурился:

— Тот, что в имении Непроходимых, какой же еще.

— Чьем имении? — Сэра Генри чуть не хватил удар.

Прислужник прокашлялся и важно продекламировал:

— «Посвящается двум Непроходимым, благороднейшим братьям: графам Уильяму Пембруку и Филиппу Монтгомери». — Он снисходительно обвел нас взглядом. — Тем, чьи имена устрашают титульный лист первого фолио Шекспира. Граф Пембрук — младший, разумеется, — сделал копию памятника для своего имения.

У нас за спиной хор грянул «Nunc dimittis»: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко»…

Сэр Генри сгреб опешившего прислужника в охапку и расцеловал.

— «Непревзойденным», дуралей, — приговаривал он. — Братья были непревзойденные, а не непроходимые. — На наш шум стали оборачиваться прихожане. Сэр Генри, не глядя на них, чуть не приплясывал вокруг служки. — И не «устрашают», а «украшают», дружище. Вне всяких сомнений.

Отпустив его наконец, сэр Генри поволок нас с Беном к выходу.

— А куда указывает пембрукский Шекспир? — спросил он на ходу.

В тени памятника служка казался пунцовым.

— Не знаю, сэр. Я его никогда не видел. — Он вытащил из кармана сложенный листок. — Тут записано мое стихотворение…

Однако сэр Генри не стал дожидаться следующей декламации. Пока мы бежали по центральному нефу, снова грянула музыка, овевая нас и захлестывая, как ураган. Проскочили ворота — и вниз по лестнице к ожидающей нас у бордюра машине.