Шифр Шекспира
Шрифт:
— На случай если пути из Вашингтона в Лондон проверяются, — пояснил Бен.
— И много у тебя паспортов?
— Будем надеяться, этот довезет куда надо.
Может, американские рейсы в Лондон и проверялись, но франкфуртские — нет, по крайней мере для Уильяма Тернера. Около трех часов дня мы приземлились в Хитроу. Бен исчез в очереди к окошку «Паспорта Великобритании и стран ЕЭС», и почти через час меня поманил на британскую сторону улыбчивый человек в сикхском тюрбане. Бен уже собрал наш багаж. Пока мы проходили таможню, никто на нас даже не глянул. Снаружи уже пыхтел «бентли»
— Боже правый, Кэт! — произнес тот, разглядывая меня, пока я садилась. — Из тебя вышел хорошенький мальчик!
— Уильям, — чопорно поправила я. — Уильям Тернер.
— Так куда прикажете, мистер Тернер?
— В Вестминстерское аббатство, — произнес Бен, влезая на соседнее сиденье. Барнс у руля кивнул.
— А вы, видимо, мистер Нужный Человек? — обратился к Бену сэр Генри. — Полагаю, Кэт успела разобраться во всех ваших функциях.
Когда машина тронулась, я угрюмо представила Бена сэру Генри. Тот подался вперед и нажал на кнопку, что поднимала стекло между кабиной и пассажирским салоном, а потом сказал мне:
— Мне удалось выяснить, каким ядом убили Роз.
Я похолодела.
— Оказалось — калием. Вот тебе и «сок белены в сосуде». Укол простого раствора калийной соли в шею. Легко найти, легко применить. Убивает моментально и практически не обнаруживается.
— Как же вы это узнали в таком случае? — спросил Бен.
— Не я, — ответил сэр Генри. — Инспектор Тучиссимо. Оказалось, он столь же хитер, сколь и мрачен. Сомневаюсь, что из него самого можно вообще что-нибудь выжать, кроме анализа на ежегодном обследовании… хорошо, в экспертизе нормальные люди попались. Я с ними поговорил и узнал вот что: после смерти все клетки тела высвобождают ионы калия. Таким образом, его присутствие у покойников считается нормой. Однако при этом он может и убивать. Здоровое сердце как бы балансирует на грани: слишком мало калия — останавливается, слишком много — то же самое. Поэтому инъекция в яремную вену дала тот же эффект, что и Клавдиева белена. — Он понизил голос:
Прокажающий настой, чье свойство Так глубоко враждебно нашей крови, Что, быстрый, словно ртуть, он проникает В природные врата и ходы тела И свертывает круто и внезапно, Как если кислым капнуть в молоко, Живую кровь [35] .Я моргнула и сделана глубокий вдох. Все сходится. Максин и доктор Сандерсон тоже умерли быстро, без признаков борьбы. Необычно для женщины при утоплении или мужчины, закалываемого в общественном месте. Значит, они уже умирали, когда их… как бы это назвать? Вводили в образ? Готовили к выходу? Меня разобрала злость.
35
«Гамлет». Пер. М. Лозинского.
— Этот убийца одной Роз не ограничился.
— Я так и понял. Прости.
Мы все больше углублялись в центр Лондона, пока я вводила сэра Генри в курс дела — письмо за письмом, смерть за смертью, до убийства доктора Сандерсона.
— Цезарь, — тихо произнес он.
— Вот что было у него в руке. — Я передала ему последнее письмо Офелии. Сэр Генри начал читать, и его лицо стало каменеть на глазах от растущей неприязни.
— Значит, мисс Бэкон была права? — резковато, с сомнением переспросил он, оторвав взгляд от бумаги.
— Так считала Офелия.
— Права — черта с два, — процедил он. — Только не говори мне, что принимаешь это всерьез.
Я потерла лоб двумя пальцами.
— Три человека погибли, и я сама дважды чудом спаслась. Да, я принимаю это всерьез.
— Конечно. — Тон сэра Генри смягчился до покаянной робости. — Извини, сглупил.
— Вместе с письмом она послала вот что. — Я протянула ему брошь, которую мертвый доктор Сандерсон сжимал в кулаке.
— Точь-в-точь как та, что дала тебе Роз?
Я кивнула:
— Оригинал. Должно быть, Роз купила одну из копий, которые продаются в сувенирной лавке «Фолджера», — видимо, чтобы вывести меня к письму. Теперь мы знаем, что она читала его — фраза «яковианский magnum opus» как будто заимствована оттуда.
Сэр Генри пристально рассмотрел брошь и перевернул тыльной стороной, после чего поднес к свету, сдвинул очки на лоб и прикрыл левый глаз.
— Эту ты нашла в руке доктора Сандерсона?
— Да.
— А не позволишь теперь взглянуть на вторую, что дала тебе Роз?
Я нехотя расстегнула куртку и открепила брошь, все еще хранящую мое тепло. Отдав мне оригинал, сэр Генри взял копию, слегка взвесив на ладони. Потом перевернул и стал так же кропотливо изучать.
— Точно, я это запомнил, — сказал он через несколько мгновений, опуская брошь. — Либо ты их перепутала, либо Роз прихватила кое-что из чужой собственности. Смотри. — Он указал наряд крошечных значков, выдавленных на золоте с изнаночной стороны. — Видишь клеймо? У нас все изделия подобного веса должны маркироваться. Три пшеничных снопа — знак Честерской пробирной палаты. Однако она давным-давно закрылась, пожалуй, еще до твоего рождения. Я сразу сказал, как только ты ее развернула: вещица, возможно, викторианской эпохи. — Он отдал брошь мне. — Не подделка под старину или стилизация, а оригинал. Зато вторая — современная штамповка. На ней никаких знаков нет. Значит, либо она не из золота, либо не из Британии. Скорее всего и то и другое.
Я уставилась на две броши-близняшки, одну в правой руке, вторую — в левой.
— Но зачем Роз понадобилось ее красть?
— Едва ли у профессоров принято воровать экспонаты… хотя она постоянно пренебрегала правилами. Давай-ка лучше еще раз посмотрим на письмо.
Мы втроем, сидя на заднем сиденье, согнулись над листком бумаги. Дух его был, по сути, тем же, что в письме Джему, хотя и не столь восторженный, словно с годами из Офелии выветрились и задор, и беспечность. «Мы согрешили против Бога и человека». Как это понимать?