Шифр Шекспира
Шрифт:
Возвращаясь обратно в город, они встретили другую поисковую партию, вооруженную до зубов. Как оказалось, предыдущей ночью вождь апачей сбежал из резервации, уведя с собой всех мужчин, женщин и детей. Еще один такой бунтарь в походе из Соноры на север опустошил на своем пути полштата Нью-Мексико.
Оставался последний непроверенный участок — «Клеопатра», но за ночь мир успел перемениться. Теперь никто не решался вывезти их за милю от города, не то что в горы. Им даже лошадей отказались давать — нечего зря скотину переводить.
На этом их поиски прекратились.
После тихого ужина Офелия всю ночь пролежала в кровати,
Здесь поток записей прерывался, оставляя свободными полстраницы. Только в самом низу была маленькая приписка. Последнее предложение.
«Будет ребенок».
Я оторопело уставилась на строку.
Атенаида встала и, подойдя ко мне, перевернула страницу. С изнанки обнаружилось короткое продолжение, датированное тысяча девятьсот двадцать девятым.
« Я бы не вынесла, если бы на меня смотрели так, как я — на ту женщину. Не пожелаю твоей жене испытать к тебе то же чувство, какое вызвал у меня Джем в первый томбстонский вечер».
Офелия вернулась в Англию, но только затем, чтобы подготовиться к уходу. Она взяла новое имя и начала ездить по стране с лекциями, как когда-то Делия. Точно так же добилась некоторого признания.
«Я, конечно же, могла вернуться к участкам Джема и продолжить поиски, но почему-то не сделала этого. Все, чего я хотела, в чем могла нуждаться, у меня было, а потом появились свои заботы и радости.
Моя девочка выросла замечательной женщиной. Когда она спрашивает об отце, я отвечаю ей: «Ты — дочь Шекспира».
Неудивительно, что она выбрала театр. Ее встречали овациями в Бостоне, Нью-Йорке и даже Лондоне. Я порой думала — если бы тебе случилось ее увидеть, ощутил бы ты тот сердечный трепет, который не объяснишь словами?
Я назвала ее в память о Шекспире и твоих любимых розах: Розалинда.
Розалинда Катарина Говард».
— Да ведь так звали Роз, — сказала я, ощутив пустоту в груди.
— Да, дорогая, — ответила Атенаида.
На странице оставалось еще одно, последнее предложение:
«Все пути приводят к встрече, это знает стар и млад» [46] .
Мэттью обнял меня, и я разрыдалась ему в плечо.
46
Использован перевод пьесы «Двенадцатая ночь» М. Лозинского.
41
Очнувшись, я поняла, что так и заснула, прижавшись к Мэттью, — он спал рядом. Атенаида сидела напротив, за столиком, читая книгу при тусклом свете лампы. Я осторожно села, стараясь не потревожить Мэттью.
— Вы ее знали? Роз…
Атенаида грустно улыбнулась. На миг она показалась мне старухой с дряблой кожей, но глаза у нее были ясные, молодые.
— Знала.
Я, соскользнув с дивана, подошла к столу.
— Розалинда из дневника — дочь Офелии. Она
— Никак. — Атенаида улыбнулась и закрыла книгу, которая оказалась тем же дневником. — Если только у нее не было источника вечной молодости. Она приходилась Роз бабушкой. Точнее, нам обеим. — Атенаида отхлебнула воды и очень бережно поставила стакан, не издав ни звука. — Роз была моей двоюродной сестрой. А Офелия, позже известная под именем Офелия Говард, — нашей прабабкой.
Я упала в соседнее кресло, поставила локти на стол и уперлась подбородком в ладонь.
— Ваша фотография со шляпой. Я ее видела.
Она улыбнулась шире:
— Счастливые были денечки. Тогда она еще со мной считалась. — Атенаида сложила руки поверх дневника. — У нас было много общего. Правда, относительно пути к успеху наши мнения расходились. Она хотела, чтобы я пошла в театр — в детстве мы обе об этом мечтали. В конце концов, бабушка была великой актрисой. В начале века ее имя все еще гремело, а сейчас почти забылось. Я была на нее похожа. — Атенаида вздохнула. — А Роз — нет. Она отказывалась замечать то, чем обладала сама и чего недоставало мне, — талант. У меня нет ни живости, ни силы духа, чтобы следовать за чужой судьбой и делать это убедительно. Я не счастливый странник, не бродяга, как все великие актеры. Мне нужен дом, нужны корни. — Она покосилась на меня. — И деньги. К худу или добру, я — делец, если можно сказать так о женщине. «Стяжательница», — говорила Роз. Случалось, называла и похуже. Вместе из нас вышла бы одна великая актриса, а порознь получились профессор и бизнес-леди. Мы добились успеха, но не того, о котором мечтали детьми. Я встретила ее в «Фолджере» за несколько дней до смерти. Тогда же и подарила шляпу — в память о старых временах. Как мостик в прошлое, надеялась я. Думала, она положит ее на полку и будет смотреть изредка, сдувать пыль. Мода начала пятидесятых, страшно подумать… Впрочем, зная Роз, можно было догадаться, что она возьмет ее поносить. Явится в ней на собственный дебют, даже если он — только прослушивание.
«Дебют, — подумала я, — и последний выход».
— Так я узнала о тебе, — сказала Атенаида.
— По шляпе?
Она засмеялась.
— Нет. По конференции в «Фолджере». Услышала, что она будет делать доклад о Делии Бэкон, и решила выступить на туже тему. Мы годами с ней так соревновались. Так вот, доктор Сандерсон показал мне письмо Офелии Эмили Фолджер прямо перед тем, как пошел разыскивать тебя к Капитолию. Сцена с могилой Шекспира была еще свежа в моей памяти, а кроме слов Делии, других зацепок у меня не было. А потом Сандерсона нашли мертвым. Вы вместе с письмами пропали. На Мэттью лица не было от тревоги, поэтому я подхватила его — и в Стратфорд. Там мы и стали вас дожидаться. Здорово всполошились, когда ты позвонила. Подумали, что ты едешь куда-то еще.
— Тогда-то я и решила спуститься в могилу. Убедиться… в том, что вы видели.
Мы задумались, молча уставившись на дневник.
— Она тебя обожала, — произнесла Атенаида. — И чуть-чуть завидовала тебе. Что больше, не скажу, но даже ей было тяжело переварить эти чувства. Немногим это под силу. Ты могла заглянуть туда, куда она не отважилась бы. Должно быть, поэтому и выжила тебя из университетских стен.
— Думаете, она хотела, чтобы я завязла в театре? — У меня вырвался горький смешок. — Почему же не дала мне совет при распределении?