Шифропанки: свобода и будущее Интернета
Шрифт:
ДЖЕЙКОБ: Детская порнография доказывает, что совершено преступление.
ДЖУЛИАН: Нет, она служит поводом для лоббистов.
ЭНДИ: Это, конечно, самый радикальный подход, но если мы говорим о нацистах или о чем-то еще, нам нужно как-то называть то, о чем идет речь. Семейные люди спросят себя: «Разве не лучше для общества отфильтровывать всякую дрянь, чтобы сосредоточиться на чем-то хорошем? Или фильтры ограничивают нашу способность видеть проблемы и решать их?»
ЖЕРЕМИ: Думаю, цензура – это точно не решение. Говоря о детской порнографии, мы не должны даже употреблять слово «порнография» – речь идет о совершении преступления, о насилии над детьми. Нужно найти сервер, отключить его, вычислить людей, загрузивших в него контент, определить, кто именно создал этот контент, кто совершил насилие над детьми – вот что важнее всего. И если тут замешана преступная группа, коммерческая
ДЖЕЙКОБ: Извини, но меня всего выворачивает. Весьма огорчительно слышать от тебя подобные доводы. Меня реально тошнит, потому что ты только что сказал: «У меня есть право демонстрировать власть над другими людьми, и я хочу использовать эту власть, чтобы уничтожить историю». Может быть, я в данном случае покажусь экстремистом – как и во многих других случаях, само собой, – но я рискну сказать то, что скажу. Это пример, демонстрирующий, как уничтожение истории оказывает нам медвежью услугу. Благодаря интернету мы поняли, что в обществе бушует эпидемия насилия над детьми. Мы поняли это по детской порнографии – думаю, лучше называть ее эксплуатацией детей; мы увидели доказательства. Прятать их, уничтожать их – я думаю, абсурдно, ведь они позволяют многое понять про общество в целом. Скажем, можно узнать – после того как я закончу это предложение, мне не сделать карьеру в политике, однако против правды не попрешь, – можно узнать, кто именно производит детскую порнографию и кто становится ее жертвой. Игнорировать проблему невозможно. Нужно сделать все, чтобы обнаружить корень зла, то есть тех, кто эксплуатирует детей. По иронии судьбы здесь нам пригодятся технологии слежения: преступник опознаётся по лицу и идентифицируется по метаданным на фотографиях. Уничтожать снимки, создавать правила игры, при которых вот это можно уничтожать, а вон то – нет, создавать организации, осуществляющие цензуру и полицейский надзор, – значит идти по скользкой дорожке, а она, как мы видели, привела нас прямо к копирайту, к другим системам надзора и слежки.
Именно потому, что борьба с детской порнографией – дело благородное, нам нельзя искать легких путей. Может, надо пытаться раскрывать преступления и помогать тем, кто стал жертвой, даже если это обойдется нам дорого. Может, нужно не закрывать глаза, а открыто сказать: вот огромная проблема для общества – и она проявляется в интернете особенным образом.
Когда компания Polaroid стала выпускать фотоаппарат Swinger для моментальных фотоснимков, с его помощью тоже совершались такого рода преступления. Но это не значит, что нужно уничтожать технику или следить за ней. Нужно находить и наказывать преступников на основании технически задокументированных улик. Не следует набрасываться на технику и вредить обществу в целом. Если мы говорим об авторах детской порнографии, давайте поговорим и о полиции. Во многих странах правоохранительные органы притесняют людей на регулярной основе. Думаю, в интернете больше злоупотребляющих властью полицейских, чем тех, кто выкладывает детскую порнографию.ДЖУЛИАН: Почти определенно больше.
ДЖЕЙКОБ: Мы знаем, что в мире есть N полицейских и что X из них нарушали этические требования к профессии, причем по-крупному. Если взглянуть на историю движения «Захвати» (Occupy), мы это увидим. Должны ли мы подвергать Сеть цензуре только потому, что нам известно: да, некоторые полицейские – плохие парни? Должны ли мы вредить полиции и не давать ей делать полезную работу?
ДЖУЛИАН: Есть еще проблема повторной виктимизации, когда сам ребенок – в детском возрасте или когда он уже стал взрослым – или те, кто с ним общается, видят фотографии, на которых запечатлено преступление.
ДЖЕЙКОБ: Пока копы рыщут по Сети, мой удел – повторная виктимизация.
ДЖУЛИАН: Ты мог бы говорить о повторной виктимизации, если бы, например, увидел фотографию, на которой тебя бьет полицейский. Я бы сказал, что важнее защищать неприкосновенность истории, чтобы в будущем люди точно знали, что происходило в нашу эпоху; повторная виктимизация случается, но вводить из-за этого цензуру, которая уничтожит большие куски истории, – значит расписаться
ЖЕРЕМИ: Мы все согласны с тем – и это, я думаю, самое важное, – что в конечном итоге следует говорить об индивидуальной ответственности производителей контента, которые создают детскую порнографию и прочее, и именно с этими людьми должна работать полиция.
ДЖЕЙКОБ: Мы не все с этим согласны. Я совсем о другом.
ДЖУЛИАН: Нет, Жереми говорит о производстве контента, а не о его публикации, – тут есть разница.
ДЖЕЙКОБ: Производство контента – это вообще другая тема. Маленькое уточнение: если, например, ты совершишь насилие над ребенком, а Энди сделает фотографию в качестве доказательства, я не думаю, что он будет наказан.
ЖЕРЕМИ: Нет, накажут всех тех, кто участвовал в совершении насилия. В том числе подельников и подстрекателей.
ЭНДИ: Но есть люди, которые совершают насилие над детьми, чтобы его сфотографировать, верно?
ДЖЕЙКОБ: Конечно, есть.
ЭНДИ: Тут можно говорить еще и об экономическом аспекте.
ДЖЕЙКОБ: Полностью соглашусь, и я бы эти вещи различал: контент – историческая запись, доказательство того, что совершено преступление, очень серьезное преступление, и нам нельзя забывать о повторной виктимизации, но главное тут – исходная виктимизация, когда ребенок становится жертвой, и не важно, фотографируют его или нет.
ЖЕРЕМИ: Разумеется. Я именно об этом.
ДЖЕЙКОБ: Есть фотографии, нет фотографий – почти не имеет значения. Если они есть, важно помнить, что конечная цель – остановить и наказать преступника. А это невозможно, если у нас нет доказательства совершения преступления – и стимула для тех, кто умеет раскрывать такие преступления. Я думаю, это чрезвычайно важно, но мы сплошь и рядом забываем, ведь легче всего притвориться, что детской порнографии не существует, остановить ее распространение и сказать, что преступления прекратились. А они не прекратились.
ЭНДИ: Беда в том, что сейчас многие предпочтут легкое решение – ведь прямо смотреть на то, что происходит на самом деле, очень неуютно. Полагаю, у нас есть шанс решить проблему на политическом уровне, потому что мы не предлагаем ее игнорировать или же сделать невидимой. Речь идет в том числе о политике в отношении киберпространства, и тут возникает вопрос, как общество вообще решает такие проблемы. Я сильно сомневаюсь, что есть информация, вредная сама по себе. Вопрос, конечно, в возможности фильтрации контента, и лично я не готов смотреть на любые картинки, выкладываемые в интернет. Среди них есть, на мой взгляд, отвратительные, есть те, которые меня отвлекают, однако то же самое верно и для ближайшего магазина с фильмами – он предлагает выдуманные и гадкие истории. То есть вопрос в том, волен ли я сам решать, что смотреть, какие данные обрабатывать, какие тексты читать. Отсюда мы переходим к программам-фильтрам. Кстати, Вау Холланд, основатель компьютерного клуба Chaos, однажды остроумно заметил: «Фильтры должен ставить конечный пользователь, причем так, чтобы они стояли в его конечном устройстве» [126] .
ДЖУЛИАН: То есть фильтрация – забота того, кто получает информацию.
ЭНДИ: Фильтровать надо здесь. Здесь! ( Показывает на голову. )
ДЖУЛИАН: В мозгу.
ЭНДИ: В конечном устройстве конечного пользователя, в этой штуке между ушами. Именно здесь должны стоять фильтры, и никакое правительство от имени народа не должно ничего цензурировать. Если ты не хочешь чего-то видеть, никто тебя не заставит, а фильтровать самые разные данные ты сегодня так или иначе обязан.
Приватность для слабых, прозрачность для сильных
ДЖУЛИАН: Энди, я говорил недавно с президентом Туниса и спросил его о том, что станет с архивами разведки, сохранившимися после диктатора Бен Али, – там документы местного, тунисского Штази, – и он сказал, что в них, конечно, есть много интересного, но вообще это проблема, архивы опасны, и он бы от них постепенно избавился. В любом случае он считает, что ради сплоченности Туниса архивы необходимо засекретить, чтобы никто не искал козлов отпущения. Когда власть Штази в ГДР кончилась, ты был совсем юным. Расскажи нам об архивах Штази и о том, что ты думаешь про обнародование секретных материалов.