Шипка
Шрифт:
Шагов за пятьсот Христов положил роту на затемненный дымом снег и приказал стрелять по вражеским окопам. Турки в ответ стреляли часто, одиночно и залпами, но попадали редко.
— Они стреляют и не смотрят, — заключил Иванчо. — Патроны им англичане дают, вот они их и не жалеют!
Христов улыбнулся и похвалил ординарца:
— Правильно, Иванчо, так оно и есть!
Он встал первым, занял место на фланге и скомандовал роте двигаться вперед цепью, стреляя на ходу, не позволяя туркам поднять головы из-за песчаной,
— Ура-а-а! — зычно крикнул Христов, показав обнаженной шашкой на вражеские окопы.
— Ура-а-а!!! — исступленно вырвалось из десятков глоток.
Христов первым добежал до насыпи. Он, как и все ополченцы, думал только о тех, кто был за этой насыпью и кого надобно вышибить, выковырять, уничтожить в их окопах. Турки сопротивлялись с отчаянием обреченных.
— Коли, братцы! — свирепым и охрипшим голосом кричал Христов.
Траншее, кажется, не было конца, и ополченцы, злые, раскрасневшиеся, бегали по запутанному лабиринту, отыскивали турок, пытавшихся местами защищаться. Вскоре к Тодору подоспела помощь, и с возникавшими то здесь, то там очагами вражеского сопротивления было покончено.
V
Туман на Шипке рассеивался, но это не облегчало, а усложняло обстановку. Бородин все еще не знал, почему нужно ставить на карту жизнь людей, и без того выдержавших неимоверные испытания. А он привел их сюда, под пули и гранаты, на верную гибель. Если понимает бесцельность этих атак ротный Бородин, то неужели этого не понимает корпусной начальник Радецкий? Или он действует во имя каких-то высших целей, о которых не догадываются ни ротный, ни батальонный командиры?
— Шелонин! — позвал Бородин.
— Я здесь, — быстро отозвался Шелонин, подползая к подпоручику.
Бородин перешед на шепот:
— Сколько насчитал?
— Двадцать восемь, ваше благородие. Шесть раненых.
— Это сверх двадцати восьми или с ними вместе? — уточнил Бородин.
— Всего двадцать восемь, да нас двое, ваше благородие.
— Маловато, Шелонин!
— Мало, — согласился Иван.
Несколько часов назад в атаку шло сто двадцать восемь…
Отчаявшись, Бородин хотел встать во весь рост и бежать навстречу пулям, штыкам и прикладам. Но что-то сдерживало его, и он оставался на месте, придумывая способ, как уберечь подчиненных от полного истребления, и не находя спасительного варианта.
Позади послышались крики и лязг оружия. Бородин оглянулся. С горной вершины успели спуститься новые подкрепления, но они не порадовали ротного: какой толк? Подкрепление лишь увеличит потери и не принесет ничего путного.
К нему подполз незнакомый подполковник, уже отмеченный пулей или осколком: лицо его было залито кровью, с усов стекали темно-красные капли.
— Сильно побили вас, подпоручик! — сочувственно
— Сотню потеряли за несколько часов!
— Тут похуже, чем на Райской долине! — заметил подполковник.
— Там кое-как можно укрыться, здесь спасения нет!
— Что ж, придется штурмовать, — проговорил подполковник, вытирая с лица капельки крови. — Если погибать, то лучше в штыковом бою!
— Турки не допустят до штыкового, убьют раньше, — спокойно заверил Бородин.
— К сожалению, ты, подпоручик, прав! — без энтузиазма согласился подполковник.
— Командуйте, вы тут старший, — предложил Бородин, давно понявший, что одинаково плохо и штурмовать, и лежать перед вражескими позициями.
— За мной, ребята! — по-молодому звонко крикнул подполковник. — Покажем сукиным детям, что такое русский штык!
Люди поднялись одновременно. Будто держа равнение, не отставали друг от друга и бежали к редуту солдаты двух подразделений. Турки усилили огонь. Бородин, не отдавая себе ясного отчета, бежал рядом с подполковником, стараясь не отстать от него и побыстрее добраться до противника. А там — что будет!..
— Ребята, траншея рядом! — подбадривал солдат подполковник. — Смелей, орлы!
Через мгновение солдаты уже были у вражеского укрепления. Бородин заметил, что высокий бруствер буквально ощетинился стволами ружей. Турки стреляли спокойно и расчетливо, не подвергая себя опасности.
— Подпоручик, я ранен! — услышал он. Подполковник лежал, из раны в его груди обильно сочилась кровь. Бородин наклонился к офицеру, чтобы по возможности оказать помощь, но она уже не требовалась. — Веди, подпоручик, и моих орлов, — прошептал подполковник и сразу же смолк.
— За мной! — крикнул Бородин. — Вперед, братцы!
Бородину теперь казалось, что спасение людей только в том, чтобы переправить их за бруствер, в турецкую траншею. Он сам был уже рядом. Подскочив, он ухватился за турецкий штык и вытащил ружье, вероятно, к немалому изумлению его хозяина. Второе ружье вырвал рядовой Шелонин, который старался не отставать от своего командира и подражал ему во всем.
— На редут, орлы! — крикнул Бородин, карабкаясь вверх и обрушивая под себя плохо державшиеся камни и сучья, напиханные в земляную насыпь.
Он прыгнул в траншею и сразу наскочил на вражеский штык. Турок норовил угодить в грудь, а проколол плечо. Бородин, плохо соображая, ринулся на турка, схватил его за горло и стал душить. Турок выронил ружье и плюхнулся на землю. Убежденные в неприступности своей позиции, турки оказались не готовыми отразить неожиданный яростный натиск. И все же они сопротивлялись. В конце траншеи они сделали попытку закрепиться: бросили перед собой мешки со съестными припасами, патронные ящики и всякий хлам. Из-за этого укрытия и повели беспорядочную пальбу.