Шиповник и Ворон
Шрифт:
— Сказал, что встретится с вами чуть позже. Когда вы все обдумаете. Странный он был: взволнованный, на себя не похожий, — Эльза хихикнула и приложила ладошку ко рту. — Влюбился что ли?
— Все обдумаю? — игнорирую ее последний вопрос, потому что это я точно не готова пока обсуждать.
Эльза пожимает плечами.
— Это его слова. Я мыслей не читаю.
***
Навигатор и наставления Эльзы помогают добраться до станции монорельса без особых проблем.
Голос девчонки постоянно звучит в голове. Или это голос навигатора?
Реальность вокруг неумолимо размыта, я едва ли замечаю прохожих — мне просто не до них. Рефлекторно отмечаю, когда кто-то подходит слишком близко или когда тон голоса чуть повышается, выдавая нетерпение, тревогу или удивление.
Отмечаю, чтобы тотчас забыть, потому что нет угрозы. Я не вижу опасности и стираю информацию, забрасываю ее в дальний уголок подсознания. Может еще пригодится. Или нет.
Трудно сказать.
Отгораживаюсь от прохожих невидимой стеной. Многие чувствуют ее кожей, избегают столкновений, обходят стороной. Кто-то даже вздрагивает от случайного прикосновения к рукаву моей рубашки и поспешно бормочет извинения.
Напряжение ширится, но я пытаюсь держать его на поводке.
Дождь закончился, оставив после себя только приятную прохладу и лужи.
Замираю на платформе монорельса и смотрю туда, где скручивается башня Совета. Весь мир вокруг меня скручивается. Отмечаю, что очень уж много в Лагрисе спиралей. Город Пружин — вот как надо было его назвать.
Каждое третье здание — взведенная пружина, что вот-вот выстрелит в тускло-голубое небо.
Осмотреть хотя бы часть этого каменного гиганта, где мне, возможно, придется провести много времени — лучший способ прочистить голову от всякой шелухи.
Монорельс останавливается в двух кварталах от Золотой площади: дальше движение любого транспорта было запрещено — только на своих двоих, но я рада возможность размяться еще чуть-чуть.
— «Три серебряных ручья» — рынок сциловых украшений. Самый большой в десяти ближайших системах…
Дальше я уже не слушала. Камень под ногами и правда был серебристого цвета. Точно таким же камнем были облицованы некоторые дома.
Никто не зазывал людей на улице. Витрины, остекленные тончайшим красноватым сцилом, притягивали взгляд сами по себе, но я не решалась заходить. Среди красивых вещей чувствую себя неуютно, неправильно.
Как черное пятно на белоснежном платье.
Навигатор ведет меня правее, в обход площади, к кубу красно-черного стекла. Заглянуть внутрь невозможно — казалось, что стены не пропускали ни одного лучика света. Здание абсолютно гладкое, поблескивающее, как гладь озера в солнечный день. Никакого намека на дверь, даже панели никакой не видно, куда можно ключ-карту приложить. Но стоит мне подойти вплотную, как часть стекла вдавливается внутрь и отъезжает в сторону.
Но навстречу мне выходит совсем не Бардо.
— Здравствуй,
Герант слабо улыбается, а над головой каркает ворон и скручивается вокруг хозяина зеленоватой дымкой.
Герант
Я не могу убегать от нее вечно, и, если быть совершенно откровенным, не хочу.
После встречи с кулганцем, что так неожиданно огорошил меня своим «дружеским советом», я даже подумываю совет этот принять: готовлю оружие, пополняю запасы, посещаю все известные мне точки сбора, где можно найти работу на любой вкус.
Но в один прекрасный момент малодушно срываюсь.
Заглядываю к Эльзе, спрашиваю о Ши.
Подыхаю от желания повидать Колючку, но сдерживаюсь, наступаю себе на горло, давлю первые ростки привязанности. Они еще совсем крошечные робкие и неуверенные, но я пока не готов с ней говорить.
Еще немного. Пусть подумает, подлечится, остудит голову.
Ее поцелуй не имел ничего общего с симпатией, просто попытка поблагодарить за заботу. Он совершенно ничего не значит, да?
Или я просто непроходимо тупой идиот, который перестал различать очевидные сигналы.
В режиме самоистязания я маринуюсь еще два дня, а потом срываюсь снова.
И первая же попытка слиться с вороном, чтобы понаблюдать за Ши, разбивает все мои планы к такой-то матери. Я искреннее хочу убедиться, что она в порядке: посмотреть, как Колючка устроилась, пришла ли в себя.
И не могу оторвать взгляд от тонкой фигуры, затянутой в бирюзовую ткань рубашки. Рыжие волосы аккуратно заплетены в сложную косу, перехвачены полупрозрачной лентой, и вся она, до последней черточки и движения — охренеть какая красивая в этот момент.
Ши поворачивается к ворону, поправляет ворот, и я вижу, как она морщится, когда двигает рукой слишком резко.
Эльза не подвела: подобрала вещички безупречно, а у меня в горле — выжженная пустыня и больно дышать из-за невидимой когтистой лапы, сдавившей грудь.
Я чувствовал себя долбаным подростком: подсматриваю за женщиной, малодушно скрываюсь среди стали и камня города и даже не могу найти в себе смелости навестить ее.
Боюсь, что еще один поцелуй — и я сорвусь. Наброшусь на нее прямо в коридоре, сорву одежду и возьму все, что хочу. Всю ее: до самого последнего вздоха и крика. Оставлю на ней отметки собственного безумия и знак ворона, что навсегда свяжет нас.
До самой смерти.
Даже возможное безумие не пугает меня так сильно, как эта связь, но один только взгляд на Ши — такую трогательно-смущенную, растерянную и мягкую — срывает мне голову окончательно. «Кукушка» улетает в теплые края от одного только звука ее голоса: спокойного и тихого, бархатно-мягкого.
Она не боится, разве ты не видишь?
— Твой хозяин совсем нас забросил, — говорит Ши.
Ворон каркает в ответ и ластится к протянутой руке.
— Наверное, я что-то сделала не так, да?