Широко закрытые глаза
Шрифт:
– О, я вам чрезвычайно благодарен!
Затем он некоторое время вообще не замечал меня. Я опять оказалась на заднем плане.
– Итак, Уэллер был на службе в полиции! Он владеет этой долговой распиской, датированной 8 июля 1919 года. Почти вся городская полиция была в том году уволена. Значит, если он был в их числе...хм...но ведь все остальные полицейские не имели долговой расписки с подписью Гарриет Луэллы Гэр! В этом и кроется суть наших секретов! Если не здесь ключ ко всему, я готов проглотить метлу. Вместе с палкой!
Он бросил
– Миссис Дакрес, мне нужна ваша помощь. Не сегодня. Который час? Шестой? Значит, завтра. Хотите выполнить для меня кое-какую работу? Завтра вам наверняка будет уже гораздо лучше. Я сам подробнейшим образом ознакомлюсь с делом Либерри. А вы знаете, что можете сделать? Вы можете пойти в редакцию "Комет" и посмотреть в архиве старые номера газеты за 1919 год. Тщательно изучите каждый выпуск. Важно каждое слово! Выпишите мне заголовки и начальные строки каждой новой статьи. Если в этих старых номерах содержится что-то такое, чего нет в полицейских документах, то я хочу это знать! Газеты тогда довольно широко освещали это дело. У нас есть фотографии, - но, вероятно, в "Комет" были и другие, которые мы никогда не видели. Из этой компании - вы уж знаете. Вам все понятно?
– Да. Я начинаю завтра утром и должна все исползать на четвереньках!
Мы все ещё беседовали об этом деле, когда появился Кистлер.
– Ну и ну! Все ещё жива?
– спросил он. Он выглядел утомленным и усталым, но улыбался, как всегда, широко и весело.
– Мне нужно сегодня вечером опять в редакцию - завтра выпуск. Но я подумал - загляну-ка, нет ли свежего трупа!
– Пока я здесь, вам не следует беспокоиться, - небрежно промолвил Штром.
– В этом я, как раз, совсем не уверен!
– У нас тут были всяческие волнения, - быстро доложила я.
– Тихо!
– проворчал Штром.
– Это служебная тайна!
Что именно он хотел утаить от Кистлера? Эту историю с долговой распиской? Я переменила тему и стала многословно благодарить Кистлера за спасение моей жизни. Он отмахнулся и сказал, что ему это совершенно ничего не стоило. Такое он совершает ежедневно. После этого за него взялся Штром.
Кистлер все рассказал о том, как мы вместе провели вечер понедельника и о том, как взламывали мою дверь.
– Все верно, миссис Дакрес?
– Не отрицаю.
– Я устремила на Кистлера ласковый взгляд.
– Что за комплимент!
– воскликнул Кистлер, ухмыляясь.
– А теперь вы оба ведите себя прилично! Вэн, я думаю, мисс Санд уже дома. Посмотрите-ка.
– Вы хотите, чтобы я покинул эту комнату?
– спросил Кистлер.
– Можете поступать, как хотите.
– Благодарю.
Вошла мисс Санд. Вид у неё был довольно неряшливый, и создавалось впечатление, что она рада возможности немного расслабиться. Рабочий день закончился, и она могла это себе позволить. Такой она понравилась мне намного больше, чем своими судорожными попытками казаться юной и оживленной.
–
– Мне нужно ещё раз опросить всех обитателей этого дома, по-отдельности, о событиях, происшедших в понедельник и во вторник утром. Прежде, чем мы начнем, я хотел бы спросить у вас нечто очень важное.
Штром выдержал многозначительную паузу, наклонился вперед и прогремел:
– Почему миссис Гэр вас шантажировала?
Я в своей жизни редко видела такой убийственный эффект от произнесенных слов. Мисс Санд как будто опала, как воздушный баллон, который кто-то проткнул иглой.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Губы мисс Санд шевельнулись, как-будто она хотела что-то сказать. Штром сидел в ожидании. Блеклые губы ещё раз пошевелились. И на этот раз я услышала шепот.
– Откуда вы знаете?
– Следовательно, вас шантажировали!
– прозвучал торжествующий голос Штрома.
– Нет...нет...
– Значит, все-таки, нет? Почему же тогда вы платили за свою маленькую комнату по пять долларов, в то время, как миссис Дакрес всего лишь четыре доллара в неделю? Вы же везде могли бы иметь намного лучшую комнату за три доллара.
– Мне...мне...было жалко ее...
– Кого вам было жалко?
– Миссис Гэр...
– Ага - значит, благотворительность?
– Она попросила меня столько платить...сначала я платила меньше, потом она подняла цену.
– Мисс Санд, сколько вы зарабатываете в неделю? Только, пожалуйста, скажите мне правду, так как вы же знаете, что я все равно могу это проверить.
Несчастная женщина в нерешительности сказала:
– Мы не имеем права говорить о своем жаловании.
– За это я беру ответственность на себя. Итак?
– Пятнадцать долларов в неделю.
Услышав о такой нищенской зарплате, я вздрогнула.
– Так, так - пятнадцать долларов в неделю. То есть, за вычетом страховки и прочего - тринадцать долларов, пятнадцать центов.
Она безмолвно кивнула, подняв глаза на полицейского лейтенанта.
– Следовательно, после уплаты за жилье, вам остается на неделю всего восемь долларов и несколько центов. На еду, на проезд, на оплату счетов врача и на одежду. А вы ведь должны быть одеты очень прилично, не правда ли? Не слишком ли широко вы размахнулись со своей благотворительностью?
Бедняжка! Она сидела здесь, перед нами, во всей своей бедности разоблаченная и пригвожденная.
– Не хотите ли получить несколько дней на раздумье, мисс Санд? Может быть, такой промежуток времени освежит вашу память?
– Ради Бога!
– невольно воскликнула я. И Кистлер тоже сделал протестующий жест. Штром бросил на нас порицающий взгляд. Он счел излишним нашу сентиментальность.
Мисс Санд выглядела перепуганной. Не означало ли это, что Штром хочет отправить её в предварительное заключение? Что она потеряет свою работу? Она внезапно закрыла лицо руками и начала горько плакать.