Шиш вам, а не Землю!
Шрифт:
— О, нет! — перебил его Придуркин. — Посмею не согласиться с вашим последним утверждением, при всем моем уважении к вам. Это вы шпионы, а я — разведчик, сукины дети! И, будьте добры, поднимите все руки. Вы арестованы, господа чешуйчатники!
Между тем, фомальдегаусец Кондратия не слушал и продолжал свою речь.
— …Твое место, земной шпионяка, в самой страшной тюрьме фэтского мира — Бараклиде! Ты заслужил такую участь, уродливая твоя харя!
— Кто? Я — харя? Да ты посмотри а себя облезлая жаба! За мной знаешь как девки земные бегают? — возмущался Кондратий. — Увидали б
— Смирись и признай свою вину, земной червяк, — потребовали у Кондратия между тем. — Добровольного признания требуют наши законы, иначе мы не сможем тебя засадить в нашу тюрьму. Хотя нам этого ох как хочется!
— Я еще не сошел с ума, хари ваши немытые, чтобы помогать вам посадить себя в тюрягу, — нервно захихикал Кондратий. — К тому же я подозреваю, что санитарные условия в вашей тюрьме прямо-таки скотские. Да и заключение, скорее всего — пожизненное.
— Нои преступление, которое ты совершил, немаленькое, — напомнил фомальдегаусец. За него меньшего срока просто не предусматривается. У нас все по справедливости.
— Хотелось бы в это верить, — криво усмехнулся Кондратий.
— Ты у нас подпишешь все нужные бумаги! — прошипел, выскочив вперед один из чешуйчатников. — Не подпишешь, пеняй на себя.
— Ни хрена себе заявочки, — упрямо бубнил себе под нос межзвездный агент.
Но он уже и сам понял, что влип здорово. Чешуйчатники от своего не отступятся — читал он в их глазах. Не уговорами, так хитростью, но своего добьются.
И тогда сидеть ему в этой треклятой… как ее… Бараклиде, не пересидеть. Одним словом — до скончания века.
И все-таки не зря болтают, что надежда умирает последней.
— Хорошо, ребята, — кивнул Придуркин, по возможности игнорируя оплеухи и пинки, которыми его то и дело и по ходу дела награждали веселые парни с Фомальдегауса. — Я подпишу ваши филькины бумажонки. Но за это вы должны кормить меня, как положено…Слыхал я о вашей тюремной баланде, — соврал Кондратий.
— Генеральского слова тебе достаточно? — спросил старец.
— Нет. Скажите: честное ящерицкое, — издевался Придуркин. — В общем, дайте слово чешуйчатника.
Фомальдегаусцы переглянулись. Затем сунули в руки Кондратию бумаги.
— Ну, так будешь подписывать? Или нам тебя живьем сначала нужно поджарить? — кивнул один из фомальдегаусцев на лазер, зажатый в лапах другого.
Придуркин посмотрел на лазер, потом на бумажки с закорючками и его чуть не стошнило, до того эти документы, в которых решалась его участь, показались ему противными.
— Будь, что будет, — вздохнул он и, прищурясь глазом на неземное солнце. — Но не забывайте, — напомнил он чешуйчатникам, — за мои подписи мне положены премиальные: ежедневное кофе на десерт со сливками и двухчасовая прогулка по вечерам иначе наша сделка потеряет свою юридическую законность… Не откажусь я и от ежегодного отпуска, — расширял свое правовое поле посредством психического нажима на оппонентов, Кондратий. — Надеюсь, во время его проведения я сумею смыться от вас.
Кондратий поставил закорючки на всех бумажках, куда только ему ткнули когтистым пальцем зеленомордые, а потом они же посадили его в грузовик и куда-то повезли.
Эта
— Развели тут антимонии, понимаешь, — не мог успокоиться секретный агент с тех самых пор, как его грубо втолкнули в грузовик и повезли в неизвестном направлении.
Дюзы, те, что снизу поддерживали грузовик в метре от земли и те, что располагались сзади и толкали его же вперед, с воем и скрежетанием выбрасывали из себя центнеры воздуха и грузовик, хотя и не быстро, но полз вперед, последовательно отвоевывая у пустыни километр за километром.
Они ехали часа три, пока не остановились возле внушительного трехэтажного строения, сложенного из увесистых каменных глыб.
— Это и есть ваша говенная Бараклида? — желчно поинтересовался Придуркин, но ему никто не ответил. — Эй, хозяин, принимай товар! — распорядился разведчик, до конца решивший оставаться хозяином положения.
Пока все выглядело безобидно и презабавно. Единственное, что не нравилось Кондратию при существующем раскладе. Так это хмурые и неприветливые лица охранников, которые стояли под стенами зловещего здания и по всей видимости охраняли покой и сон узников.
На взгляд Кондратия, обслуживающий персонал известной во всей фэтской системе фирмы мог бы быть и поприветливее.
Так он прямо и сказал всем этим придуркам в камуфляжной форме. За что ему едва не выбили зубы. Но уворачиванием от дубинок стражников Бараклиды сегодняшние приключения Кондратия не закончились. Едва его провели по узким и обшарпанным коридорам тюрьмы и бросили в душную и вонючую камеру размером восемь на двенадцать квадратных фомальдегауских муслонов и он по достоинству оценил всю по спартански незатейливую обстановку нового обиталища — две трехярусные кровати, грубо отлитый стол из нешлифованной пластмассы, да вонючая параша в углу — только он все это рассмотрел, как с верхнего яруса одной из коек спрыгнул резвый малый с кастетом на пальцах и с перекошенным хронической формой мизантропии лицом.
Этот малый времени даром не тратил. И пока Кондратий удивленно разглядывал его, надумал заехать сотоварищу по камере кастетом по физии, но малость промахнулся. И тогда малый истошно завизжал, что он в этой камере главный после директора тюрьмы и потому все должны беспрекословно подчиняться ему.
Кондратий успокоился. Он то уж совсем было думал, что встретился с чокнутым. Но этот субьект был всего лишь одним из целой армии зараженных бациллой властолюбия.
Тем не менее. Обследовав визуально еще раз внутренность помещения и не обнаружив в нем хоть каких-нибудь существенных признаков власти этого харизматического донельзя субъекта, Кондратий позволил себе усомниться в объективности слов сокамерника, товарища, так сказать, по несчастью. А оттого решил себя вести пока нейтрально, не вступая ни в какие переговоры с провокатором.