Шишкин лес
Шрифт:
— И «за того парня», за погибших на фронте коллективом работали, — тараторит женщина. — И на овощных базах работали, все вместе, дружно, и на картошку ездили, колхозникам помогали.
Мой папа на картошку никогда не ездил и никого не перевоспитывал, но кивает головой, соглашается, что раньше было хорошо.
— Теперь ничего этого больше нет, и «Мосфильма» того нет, — продолжает женщина. — Но Валера эту традицию продолжает. Вот Жорика нашего он ведь тоже на перевоспитание взял, точно как Алексей Сергеевич его тогда взял. А то бы Жорик
— Ну ты, в натуре, — усмехается Жорик.
— Только с культурой у нас слабовато, да, Жорик? Вот приучаем его к искусству, заставляем «Полковника Шерлинга» смотреть, не все ж американскую-то фигню смотреть, да, Жорик? Надо и свое, родное. Ты хоть, Жора, понимаешь, кто это к нам пришел? — спрашивает Катков у парня. — Это же Степан Сергеевич Николкин, писатель. Ты хоть его «Тетю Полю» читал?
— Ну ты, Валера, в натуре, — опять говорит
Жорик.
— Так что вы техническую неисправность исключаете? — упорно возвращается к главной теме
Степа.
— Какая, к черту, неисправность! Только вы же сами понимаете, Степан Сергеевич, — говорит Катков, — тут такие силы замешаны, что следствию проще было свалить на технеисправность и дело скорей закрыть. Потому и лицензию у меня отняли, и другой мой бизнес тоже накрылся. Перекрыли мне кислород.
— Какой теперь у Валеры тут может быть бизнес? — вторит его жена. — Мы теперь в Мурманск уедем.
— В Мурманск? — переспрашивает Степа.
— Камбалу ловить, — объясняет женщина. — Камбалу. Там она на дне сплошь лежит, как паркет. Сплошь. Золотое дно. Только доставай. Но проблема денег на покупку сейнера. И проблема доставки камбалы живьем в Москву. Но Валера не пропадет. Как говорится, голова есть, руки есть — остальное украдем. Климат, да, холодный. Но здоровее, чем в Москве. Да, Жорик? Поедем в Мурманск. Не боишься холода?
— Ну ты, в натуре, — говорит Жорик.
Они еще что-то говорят о своих планах на будущее, добрые, трогательные, неунывающие люди. Но Степа уже их не слышит, он уже понял, что узнать здесь ничего не удастся.
Часть четвертая
1
Поздно вечером в тот же день Степа сидит с Машей и Сорокиным в машине у входа в гостиницу.
— Лева, а ты не хочешь подъехать сейчас со мной в Лешину квартиру? — спрашивает он.
— Я больше никуда не поеду.
— Можно бы там п-п-поискать.
— Поискать что?
Степа не отвечает. Жует губами.
— Вы хотите узнать, как погиб Леша? — спрашивает Сорокин. — А зачем это знать? Даже если вы узнаете, кто его убил, что дальше? Вы обратитесь в милицию? Или прямо к вашим друзьям в Кремле?
Степа молчит.
Монументальный швейцар в ливрее с галунами прохаживается перед входом в гостиницу. В тамбуре маячит охрана в камуфляже, с автоматами. За Степиной
— Если его смерть связана с золотом на Камчатке, — говорит Сорокин, — никто не станет вам помогать. Наоборот, как только те, кому Леша должен, поймут, что вы занимаетесь этими изысканиями, вас сразу уничтожат.
Степа молчит.
— Или вы собираетесь отомстить за его смерть? Как? Вы наймете бандитов? Вы на это способны?
Степа молчит. Рот его раскрыт. Глаза остекленели.
— Степа! — пугается Сорокин. — Маша, смотри, что с ним?
— Ничего. Он уснул.
— Как уснул? Прямо так, сразу?
— С ним такое бывает.
— В последнее время?
— Нет, он всегда так, всю жизнь, сколько я себя помню.
Это правда. Это у папы уже давно. Он научился спать с открытыми глазами на заседаниях, когда он был депутатом Верховного Совета СССР. Когда я читал ему вслух сценарий своего первого фильма, он тоже уснул. Я страшно на него обиделся, но потом выяснилось, что он во сне все слышал и помнит сценарий лучше меня самого.
— Ну, господа Николкины, извините, но я от вас устал, — объявляет Сорокин. — Все. Спокойной ночи, Маша. Я пошел спать.
— Ты уходишь не потому, что хочешь спать.
— А почему?
— А потому, что ты трус. Ты и в органы пошел из трусости. Тебе предложили, а отказаться ты боялся. Не посмел сказать твердое «нет».
— Маша, ты мне уже давно не жена, — теряет терпение Сорокин. — И перестань все время хамить! Я приехал из Парижа помочь вам с аукционом. И извольте воспринимать меня исключительно в этом качестве. И я не хочу сам платить за гостиницу! Я работаю на вас!
— Пожалуйста, пожалуйста, мсье Сорокин из Парижа, я за вас заплачу.
— И за билет на самолет, между прочим.
Выскакивает из машины. Маша выскакивает за ним. Хлопает дверцей. От хлопка Степа просыпается и смотрит, как Маша и Сорокин проходят в вестибюль мимо швейцара и автоматчиков.
Переливчатый сигнал мобильника. Степа не сразу понимает, откуда идет звук. Ищет и в конце концов обнаруживает мобильник в стоящей на полу Машиной сумке.
— А, черт... — Степа вертит в руке мобильник. — Куда тут у нее нажимать?.. — Тычет наугад в кнопки. — Алло? Алло?..
Из окон моей с Ниной квартиры открывается роскошный вид на Москву. Наша квартира огромна и изящно обставлена, но, в отличие от дома в Шишкином Лесу, кажется холодной, неуютной. Не потому, что мы в ней не живем. Последние годы мы проводили здесь больше времени, чем в Шишкином Лесу, но тепла в ней никогда не было и нет.
— Степа, это вы?.. — Нина с телефонной трубкой в руке стоит в огромной, сверкающей голой хирургической чистотой кухне. — Я звоню Маше. Я хотела попросить ее ко мне приехать. Тут Ксения появилась в очень плохом состоянии. Да, совсем в плохом.