Шишкин лес
Шрифт:
— Там было много этих ужасных людей, но этого я запомнила, — говорит Маша. — Он сказал этот чудовищно пошлый тост.
— Какой, деточка, тост?
— Он сказал: «Разрешите уподобить данное торжество отправлению в плавание большого океанского парохода и пожелать, чтобы на этот пароход все время подсаживались маленькие пассажирчики!»
Степа, жуя губами, улыбается и гладит Машу по голове:
— А может быть, он был п-п-прав?
— Что?!
— Может быть, это ошибка, что у вас нет этих п-п-пассажирчиков. Но еще не поздно, деточка, еще все впереди...
—
— Аукцион открыт для всех. Успокойся, — говорит Степа. — П-п-пока все идет нормально.
Степа надеется, что требуемую сумму Сорокин из публики вытянет. Но Степа хочет не только отдать девять миллионов и оградить семью от беды. Он хочет еще и наказать.
Поздно вечером лимузин Ивана Филипповича останавливается у закрытого клуба в переулке на Чистых прудах. Сперва из лимузина выходит охранник, оглядывается и, убедившись в том, что переулок безлюден, звонит в медный звонок под узорчатым чугунным навесом. И только когда дверь открывается, из лимузина выходят и, пригнувшись, шмыгают в подъезд Иван Филиппович и молодой блондин.
В пятидесяти метрах от крыльца — автостоянка. Степа сидит в машине с потушенными фарами. Мокрые стекла окон облеплены осенними листьями. Степа смотрит в сторону особняка. Рядом с ним Марина, его сокамерница из КПЗ.
— Деточка, ты даже не п-п-представляешь себе, как я тебе благодарен, — говорит он ей.
— А шо я такого сделала? Показала вам места. Но то, шо вы, оказывается, голубой... Это для меня такой удар.
— Это от меня не зависит, милая. Уж т-т-такой я родился. И скрывал это всю жизнь. И открылся вам только потому, что вдруг почувствовал к вам это особенное доверие...
Чтоб получить у нее адреса мест, где встречаются геи, Степе пришлось поднаврать насчет своей сексуальной ориентации, и теперь эта добрая душа утешает его:
— Степан Сергеевич! Перестаньте! То, шо вы такой, — это нормально! Это часто бывает. Вот шо вы всю жизнь так промучались и скрывали — вот это кошмар. Я только за это переживаю. Я представляю этот ад, в котором вы жили! Вы же были женаты? Ой, шо я говорю. Конечно были...
— Сорок семь лет, — подтверждает Степа. Истинную причину своего интереса к этому клубу
Степа раскрыть не может. Люди, которых он хочет наказать, сами его накажут, и не просто убьют, а, пожалуй, будут перед этим мучить, истязать его, Степину, восьмидесятипятилетнюю, но такую живую плоть. И так у него всегда, всю жизнь в нем непонятным образом уживается и трусость, жалкая, до дрожания рук трусость, и дикая, безотчетная храбрость. Все в моем папе соединяется, и все перемешано, и где кончается одно и начинается другое — понять я не могу.
— Ну, теперь такое время, шо голубым быть можно, — утешает его Марина. — Ну, скажем так, почти можно. И тут вам будет хорошо. И вы нашли такого хорошего мальчика. Не нервничайте.
На заднем сиденье нахохлился Котя. Глаза и губы подкрашены.
— Но я не хотел бы, чтоб кто-то это узнал, — просит ее Степа.
—
— Нет. Мы п-п-пойдем сюда. Здесь как-то м-м-мило, как-то не на виду, да? — поворачивается он к Коте. — Тебе тут нравится?
Котя скорбно молчит.
— Так я вам дам сюда телефон, и вы договоритесь, и все будет хоккей, — говорит Марина.
Атлетически сложенный массажист улыбается Степе и Коте понимающей улыбкой, вводит в мраморный зал сауны с бассейном, баром и тропическими растениями в кадках, выходит и закрывает за собой дверь.
Котя оглядывается с омерзением. Степа — с живым любопытством.
Котя сразу начинает распаковывать свою сумку, достает из нее миниатюрные камеры, микрофоны и мотки проводов.
Степа обходит зал, пальцем пробует воду в бассейне и начинает раздевается.
— Дед! Что ты делаешь?! — вскрикивает Котя.
— За такие сумасшедшие д-д-деньги можно заодно п-п-помыться, — говорит Степа.
— Ну, с тобой не соскучишься.
Степа прыгает на одной ноге, путаясь в подштанниках.
Котя прикрепляет крошечную камеру в листве пышного цветущего куста.
Голый, завернутый в простыню Степа заглядывает в парную.
Внимательно изучает бутылки на стойке бара:
— Тут такой выбор, — говорит он. — Не хочешь со мной выпить?
— Если я тут выпью, меня вырвет, — угрюмо отвечает Котя.
— А я выпью, — решает Степа. — Чтоб д-д-добро не пропадало.
Он наливает коньяк в рюмку и пьет. Берет из ящика сигару. Откусывает кончик.
— Ты ведь не куришь? — удивляется Котя.
— А я в виде исключения.
Котя прикрепляет вторую камеру. Степа с сигарой в зубах влезает в бассейн. Лежа в воде, пускает кольца дыма.
Котя, ругаясь сквозь зубы, прикрепляет микрофон.
— Да, деточка, — говорит Степа, — то, что мы сейчас делаем, не очень красиво. Но мы знаем, что это сделал Левко, и он хоть как-то должен быть наказан.
— Если это точно он.
— А кто же еще? Устроить эту диверсию мог только тот, кто знал, что Леша в тот день полетит. Никто из посторонних этого не знал, Леша поехал туда неожиданно. А Левко звонил Леше, когда Лешенька был в аэроклубе. Он знал, что Леша там.
— Что бы мы ни сделали, это его не оживит, — говорит Котя.
— Да, конечно, — говорит, лежа на воде, Степа. — Но вот я на «Мосфильме» встретил артиста, который играет его в этом последнем папином фильме. Он был в гриме, и на какую-то секунду мне п-п-показалось, что это он, Лешенька. Удивительная вещь кино. Человека нет на свете, а он п-п-продол-жает жить в луче света из проектора на экран. И можно п-п-прокрутить назад и увидеть, что было раньше. Старика можно увидеть молодым. И ребенком. Леша, когда был маленький, обожал играть в п-п-прятки. Он прятался на чердаке, в этой нашей столетней свалке, и было совершенно невозможно там его найти. Может быть, и сейчас он где-то спрятался.