Схизматрица
Шрифт:
— Просто ужас, — кивнул Линдсей.
— И там же одни старики. То есть не поддельно старые, как презервационисты, и не старые психи, как старик Пони…
— Ты имеешь в виду Понпьянскула?
— Ну да, хранителя… Нет; там в книжке все очень быстро снашиваются. Злятся, дергаются, болеют… В общем, тоска.
Линдсей кивнул. Все возвращается на круги своя…
— Ты возмущен контролем над твоей жизнью, — предположил он. — Ты и твои друзья — радикалы. Ты хочешь изменить положение вещей.
— А зачем?
— Какие же это будут дела?
— Распространение жизни. Разрушение планет. Строительство миров. Терраформинг.
— Понятно…
Самоуверенность мальчишки была просто поразительной для его молодых лет. Должно быть, сказывалось влияние катаклистов. Они всегда были охочи до немыслимых, на грани сумасшествия планов, так и кончающихся ничем…
— Но сделает ли это тебя счастливым?
— Ты не из дзенских серотонистов? — Взгляд мальчика сделался подозрительным. — «Счастье»… Что за фигня такая? К черту счастье! Мы говорим о вселенной. Ты — за жизнь, или как?
— Это что, политика? — улыбнулся Линдсей. — Политике я не верю.
— При чем тут политика? Я говорю о биологии. О вещах, которые живут и растут. Об организмах. Интегрированных формах.
— А как насчет людей?
Мальчик раздраженно махнул рукой и поймал спикировавшего змея.
— Да забудь ты про людей! Я говорю о первоосновах. Вот — дерево. Ты — за него, против неорганики?
Воспоминания о недавнем прозрении все еще были свежи, поэтому Линдсей понял, что вопрос задан искренне.
— Да. За него.
— Значит, ты понимаешь, зачем нужен терраформинг?
— Терраформинг, говоришь? — медленно проговорил Линдсей. — Видел я эти теории. Высосанные из пальца. Думаю, все это вполне возможно. Но мы-то здесь при чем?
— Истинные деяния в пользу жизни требуют духовного акта созидания, — оттараторил Гомес.
— Кто-то успел научить тебя лозунгам, — улыбнулся Линдсей. — Планеты — реальные объекты, а не картинки на чертежной доске. Усилия понадобятся титанические. Сверхчеловеческого масштаба.
— Насколько ты высок? — нетерпеливо перебил, мальчик. — Выше ли ты, чем нечто инертное?
— Но это займет века…
— По-твоему, дерево колебалось бы? И сколько у тебя времени?
Линдсей обезоруженно рассмеялся:
— Ладно, хорошо. Что ты хочешь — прожить ничтожную жизнь маленького человека или же использовать свой потенциал?
— Был бы я человеком, — заметил Линдсей, — не дожил бы до моего возраста.
— Правильно. Ты высок настолько, насколько высоки твои помыслы. Мечты. Так говорят в ЦК, верно? Ни законов, ни ограничений. Посмотри на мехов и шейперов. — В голосе мальчика мелькнуло
Ирония происходящего больно уколола Линдсея. Он вспомнил себя в этом возрасте, и его охватила тревога за судьбу мальчика. Захотелось защитить паренька от той катастрофы, до которой его обязательно доведет вся эта риторика…
— Ты думаешь?
— Конечно. Говорят, он был пламенным презервационистом, но ушел в бродяги, едва почувствовал нечто лучшее. Так ведь? Он не остался здесь, чтобы «умереть естественной смертью». Да и никто теперь этого не делает.
— Даже здесь? В колыбели презервационизма?
— Конечно. Все, кому за сорок, шастают по черным рынкам, чтобы продлить жизнь. А после шестидесяти уматывают на Царицын Кластер. Цикадам плевать и на прошлое и на гены. Они принимают всех подряд. Мечта важнее.
Мечта… Мечты презервационизма обратились в поиски бессмертия на черном рынке. Мечты Замирения Инвесторов проржавели и рухнули. А мечта о терраформинге сохранила еще свой блеск. Не знает маленький Гомес, что и она неизбежно потускнеет…
Хотя, подумал Линдсей, либо мечтай, либо не выживешь.
И, подхваченный волной новой жизни, он понял, что выберет.
К ограде подошла Маргарет Джулиано.
— Абеляр! Абеляр, иди сюда! Ты должен посмотреть.
Удивленный мальчишка принялся быстро сматывать бечеву на руку:
— Вот повезло! Старая психотехша хочет мне что-то показать за оградой!
— Ступай, — сказал Линдсей. — Скажи ей, что я велел показать тебе все, что захочешь, понятно? А я, скажи, ушел побеседовать с Понпьянскулом. Хорошо?
Мальчик медленно кивнул:
— Спасибо, старик цикада. Ты — из наших.
Кабинет Понпьянскула представлял собою громадную мусорную корзину. Возле деревянного стола были свалены заплесневелые тома свода законов Цепи миров, к старинным панелям в беспорядке пришпилены схемы и графики производительности. В углу зевнул и начал точить о ковер когти трехцветный кот. Линдсей, чей опыт общения с этими животными был почти нулевым, с опаской на него покосился.
Понпьянскул был одет так же, как и Линдсей, разве что костюм был поновее и сшит вручную. Со времен Голдрейх-Тримейна он успел облысеть; смуглая макушка его тускло блестела. Взяв со стола пачку листов, он сколол их скрепкой. Пальцы его были тонкими и сморщенными.