Шкаф с кошмарами
Шрифт:
– Так они, Катерина, начались уже, – развел руками Козырь. – То, что Авдей Светозарный предсказывал, слово в слово.
– Матерь честная! А не брешешь? Тридцать лет прошло, неужели…
– А ты, Катерина, Фому спроси. Рябого спроси. Пана Николая спроси. Любого мужика, с кем мы сегодня гостей встречали. А живым не веришь, так мертвых спроси. Вон, лежат рядочком – Зойка Рында, Калмык, Лексеич да Марат.
Бабы зашептались, переглядываясь. И пусть была в их приглушенных голосах тревога, а все же радости, предвкушения Виктор уловил куда больше. Бабы жалели Марата, тихо радовались чему-то своему, а бабка Катерина
– Марат-то, совсем молоденький, едва за полтишок перевалил…
– Тридцать лет терпели! Тридцать лет считай, без малого! А не зря всё, не зря!
– Аккурат на Радонежских святых собор! Вот ведь нехристи!
– Зойку, Зойку-то как порешили? В дозоре ж не стояла…
– Вспомнили про нас, сучары! Сам Авдей предупреждал: не забудут, не простят!
В глазах Виктора толпа вновь преобразилась, предстала в виде блаженных, обожравшихся меда пчел. Что за ахинею они несут?! Последние дни, пророк Авдей, какие-то бредни ветхозаветные!
– А ну, хорош трындеть! – Козырь поднял руки, придавив людской гомон. – Четырех товарищей сегодня потеряли, а новых брать неоткуда. Чудом явление не просрали, чудом, я говорю! Потому с этого момента ввожу комендантский час. Уж простите, самому тошно, да одна тварь на свободе рыщет. Злющая, падла, врасплох нас застала. Лексеича с Маратом в клочья, а Зойку уже после, когда огородами убегала, хвост свой дьявольский поджав. Так что, пока не изловим отродье адово, передвигаться строго по трое. За пределы поселка – штоб не меньше пяти. На ночь сегодня в Крепость собираемся, так что, если нужно кому чего, собираем заранее. Но, опять же, исключительно по трое!
– А скотина как же?
– Тьфу, пропасть! Какая скотина, Светлана, душа ты моя? Последние дни на дворе! А кто еще не понял, так вот вам!
По знаку Козыря с тел по левую сторону от виселицы стянули покрывала. Виктор думал, что уже попривык к смерти, крови, виду трупов, и все же дернул горлом, сдерживая подступающую рвоту. Под покрывалами скрывались три обугленных остова, и что-то еще, напоминающее разобранную куклу. На изрешеченном пулями, грудастом, явно женском торсе лежали отрубленные конечности. Ноги до сих пор были в камуфляжных штанах и ботинках с высоким берцем. Голова отсутствовала.
– Вот они, враги рода человеческого! Сатана-диаволы! По души наши пришли, да не знали, что уж три десятка лет, как мы им отпор готовим! А ну, ша!
Нарастающий рокот вновь опустился до невнятного перешептывания.
– Но всякое большое дело перемалывает судьбы малые. Так Авдей Светозарный учил. Так мы на своих шкурах прочуяли. Трое наших братков полегло и одна сестра. Святые души, да примет их Господь в райском саду…
– Да усадит их одесную! – отозвался нестройный хор.
– Так и будет! Так и будет… – Козырь смахнул набежавшую слезу. – Они знали, на что шли. Каждый из нас знает и к смерти готов. Но есть и простые люди, которых дьяволы одурманили.
Взмах рукой – и помощники сбросили мешковину с пары мертвецов, лежащих в середине. Морозова Виктор узнал сразу. На этом странном подобии вечевой площади, со сложенными на груди руками, Борис Алексеевич выглядел крохотным и оттого особо уязвимым. Второе тело принадлежало незнакомому мужчине. Низкорослый, широкоплечий,
– Под шальную пулю угодили. Лес рубят – щепки летят. Знать, праведниками будут, коли Господь так решит. Но только если по незнанию к нам тварей этих везли. А если по доброй воле или за мзду какую, то тут уж геенна огненная им уготована, да туда им и дорога! А пока всех павших, и правых, и неправых, одно погребение ждет. Очистимся!
– Очистимся! – вторила толпа.
И вот уже трупы, до той поры разделенные, стаскивают в общую кучу. Обкладывают загодя приготовленным хворостом и поленьями. Щедро поливают бензином. Как сквозь воду слышит Виктор вопли Малого, его горький, отчаянный плач, перемешанный с обрывчатыми просьбами оставить папу, не трогать папу, «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!». Но трупы падают друг на друга, безвольно разбросав конечности. Сектанты заводят какой-то гимн, что-то про Небо, Иисуса и Господа. Радостно поют, раскачиваясь из стороны в сторону, вводя себя в транс. Но при этом смотрят, пристально наблюдают за периметром недремлющие стражи с огнедышащими жезлами. И плещет бензин. И хрустит хворост. И солнце, проползая над поляной, смотрит снисходительно – давайте, людишки, удивите меня жаром!
– Ша! – кричит Козырь, и тишина опускается на поляну.
Последние отзвуки песнопений заблудившимся эхом умирают в лесу.
– Возлюбленные братия и сестры мои! – Козырь развел руки, заключая общину в объятия, и никто, никто в этот раз не засмеялся, не начал зубоскалить. Распаленный, Козырь, забыв о своем косноязычии, мнимом должно быть, вещал с импровизированного амвона как заправский проповедник. – Сперва надо нам с вами разобраться, что с остальными делать.
От его кивка Виктору захотелось втянуть голову в плечи. Община вдруг вспомнила про него и мальчишку, поймала в перекрестие зловещих взглядов.
– А чего?! Вздернуть, и дело с концом! – Усатый Лабух рубанул рукой воздух.
– Постой-постой, погоди, Лабух, не горячись, – сбивая пожар взметнувшегося многоголосия, тихо сказал Козырь. – Вздернуть – дело нехитрое. А ну как человека порешишь? Готов на свою душу грех такой принять? И без того пару невинных положили.
– Мало я, что ли, людев порешил? На войне как на войне, – пожав плечами, буркнул Лабух. Но буркнул тихонько и даже сделал шаг назад, замешиваясь в толпу.
– То-то и оно. Вот то-то и оно. Девять их было. Девять. С трех сторон зашли, по трое, значит. С первой тройкой, что с севера, через лес перла, удачно вышло. Сработала наша растяжка…
– Э, але?! Какая «наша»? – удивленно выпучил глаза рыжий Фома. – Моя растяжка! Ты за нее мне всю плешь проел – невинных подорвешь, невинных подорвешь! Да разве ж это невинные?!
– Твоя растяжка, твоя, Фома! – миролюбиво поднял раскрытые ладони Козырь. – Тебе с нее что, грамоту выписать? О премии похлопотать? Нет? Ну и хорош старших перебивать! Значит, растяжка на… растяжка Фомы всю троицу в машине и накрыла, там без шансов. Потушили да с глаз долой убрали – вот и вся работа. Со второй тройкой сложнее вышло, они от реки ехали. В жизни не подумал бы, что можно этакую махину по реке на катере доставить…