Шрифт:
* * *
Уж не знаю, кого как, а меня всегда, с малолетства, притягивал именно этот шкаф. Хотя имелся и буфет с
Совсем другое дело этот шкаф. Нет, он не был запретен, как ближайший пруд с омутами, но влекло к нему с неменьшей силой.
Сквозь затуманенные стекла, будто тронутые инеем, угадывалось нечто. Дверцы – когда как – отворялись то безмятежно, то с поскрипыванием, какое можно услыхать в подветренном яблоневом саду, и туман распахивался, унося смутные тени и обнажая сухой горьковатый запах осенних листьев, будто домашнего любовно собранного гербария.
Знающий человек, говорят, многое может прочесть по засушенному листу березы, клена или осины. Он может сказать, какую весну и лето прожили листья перед
В шкафу на полках тесными рядами, прикрытые корешками и обложками, находились тысячи листов, из которых составлялись книги. Их молчание напоминало лесную тишину, зовущую прислушиваться.
И, наугад вытягивая книгу, я уже ощущал, что именно она меня звала, и было неминуемо раскрыть ее и увидеть черные строчки букв, казавшиеся четкими тенями от проплывавших над страницами видений.
Я чувствовал, над этой витает лето, над той – весна, а над следующей – осень. Я плутал в темных аллеях, подходил к толстым дубам и корабельным соснам, видя, как покачиваются среди недвижных облаков их вершины, заглядывал в глубочайшие омуты, пугавшие и манившие.
Я листал страницы и рассматривал их, как гербарий. Тогда я еще не умел читать.