Шкатулка с бабочкой
Шрифт:
— Она просто обожает этих Эплби, — сказала она. — У нее никогда не было много друзей в школе в Вине, но Эплби стали для нее второй семьей. Это здорово повысило ее уверенность в себе.
— Это очень хорошо.
— Да, это прекрасно. Вначале Англия пугала ее. Здесь было так холодно и уныло, совсем не так, как под синим небом Чили. Хорошо, что мы живем у моря, по крайней мере для нее хоть это знакомо.
Затем она рассказывала ему о Хэле, и ее плечи постепенно расслаблялись, а спазм в горле исчезал, пока она не начала смеяться, уже не чувствуя ни горечи, ни обиды.
— Как бы то ни было, здесь они счастливы, — сказал он.
— Похоже,
— А как дела у тебя?
— О, Рамон. У меня все хорошо.
— Я спрашиваю как друг, а не как твой муж.
— Ты все еще мой муж, — сдавленно произнесла она и усмехнулась, вспоминая безвозвратно ушедшее время, когда их взаимное счастье затмевало все невзгоды.
— Хорошо, я спрашиваю тебя как муж.
— Я не знаю, — помедлив, ответила она, качая головой.
— Чем ты занимаешься в течение дня?
— Я занимаюсь Хэлом.
— А что ты делаешь для себя?
— Для себя?
— Для тебя, — повторил он.
Она немного подумала, поскольку действительно не знала, что делает для себя. Иногда она сопровождала Федерику к Эплби на чай или водила Хэла на побережье. Изредка навещала Тоби и Джулиана, болтала с матерью. Но ей не удалось вспомнить ничего, что бы она делала для своего личного удовольствия.
— Не знаю, Рамон. Я не могу ни о чем думать, — вяло сказала она и снова почувствовала, как ее горло сдавили неприятные ощущения. — Дети доставляют мне огромное удовольствие.
— Безусловно, это так. Но все это домашние дела, а я говорю о твоих собственных желаниях. Об эгоистическом удовольствии, которое ни с кем не нужно делить.
Элен задумалась над его вопросом. Рамон был мастером по части потворства своим эгоистическим желаниям, а она оказалась их жертвой. Именно поэтому все и закончилось так плачевно.
— Каждый человек нуждается в личном времени, — продолжал он. — Скажем, длительный прием ванны с пеной, визит к парикмахеру. Ну, я не знаю, что именно заставляет тебя испытывать ощущение счастья.
— Боюсь, что я потеряла контакт сама с собой, — вздохнула она, — потому что я этого не знаю.
— Может быть, тебе следует начать думать о себе. Я даю тебе достаточно денег? — спросил он.
— Более чем достаточно.
— Тогда пойди и потрать их, ради бога. Я не знаю, что именно нужно вам, женщинам, но купи себе новую одежду, сходи к косметологу, доставь себе удовольствие. Не приковывай себя к детской, ты ведь не домработница. Если тебе нужна прислуга, найми ее. Видишь ли, у тебя на лице постоянно страдальческое выражение, и это его не красит.
Элен была просто ошеломлена. Она даже вспомнить не могла, когда они в последний раз беседовали настолько откровенно. В равной степени ей не удавалось вспомнить, когда она в последний раз думала о себе и о собственном счастье. Она ощутила, как сжалась грудь при воспоминании о том, как это выглядело, когда они еще были друзьями. Они говорили без перерыва обо всем на свете, смеялись по малейшему поводу и общались без слов по невидимым каналам любви. Трудно было понять, когда и почему высох радостный ручеек их общения. Она сидела, не смея повернуться, поскольку знала, что если посмотрит в его глаза, то ее снова одолеет состояние неопределенности. Поэтому Элен просто прикрыла веки в попытке продлить текущий момент.
— Я привезла детей в Англию в большей степени ради себя, но, по иронии судьбы, именно им понравилось
— Что? — тихо спросил он.
— Я думаю, о Боже, Рамон, я едва ли смогу это вымолвить.
— Говори. Тебе станет легче, когда скажешь.
— Может быть, я совершила большую ошибку?
Рамон прекратил массировать ее плечи. Она села прямо и повернулась к нему лицом. Он смотрел на нее темными непроницаемыми глазами, и она вновь ощутила, как ее одолевают заторможенность мыслей и стыд.
— Совершила ли ты ошибку? — произнес он серьезно, думая в этот момент об Эстелле и надеясь, что Элен не собирается внезапно изменить свое решение.
— Не знаю, совершила ли я ошибку, уехав из Чили. Я скучаю без этой страны, но, возможно, это не более чем ностальгия, — добавила она неуверенно.
— Может быть, — задумчиво согласился он.
— Я не знаю.
— Я думаю, что тебе нужен шанс в этой новой жизни, — сказал он. — Тебе нужно броситься в нее без оглядки, как Феде.
— Детям гораздо легче так поступать. Они воспринимают мир в целом, особо не размышляя над частностями.
— Послушай, — сказал он. — Это был твой выбор, Элен. Я никогда не просил тебя уехать. Я этого не хотел. Но я понимаю, почему ты это сделала, и поддерживаю твой выбор. Я думаю, что здесь ты столкнулась с теми же проблемами, которые были у тебя в Чили. Ты — мать-одиночка, посвятившая свою жизнь детям. Полагаю, что если ты часть этого времени потратишь на себя, то твои чувства могут измениться. Ты молода и красива. — Она покраснела и отвернулась. — Тебе нужно найти себе хобби, нечто, отвлекающее тебя от собственных проблем и от дома.
— Возможно, ты прав, — согласилась она, чувствуя себя немного счастливее. — Знаешь, мы так откровенно не говорили уже очень давно.
— Я знаю. Мы были чересчур поглощены обидами друг на друга, но зато теперь знаем, что к чему.
Она взглянула на его отчужденный профиль, в то время как он смотрел на море, и затем опустила глаза.
— Да, — печально произнесла она. — Теперь мы знаем.
Федерика была настолько счастлива в связи с возвращением отца, что не могла заснуть. Родители спали в разных комнатах, но это ее не смущало. Она была благодарна уже за то, что отец находился в доме. Джейк и Полли приняли его внезапное появление, поскольку увидели, что отношения Рамона с Элен складываются значительно лучше, чем можно было предположить. Не было противостояния, вспышек раздражения, язвительных комментариев и слез. Элен вымыла волосы, наложила макияж и даже купила себе в городе несколько новых предметов одежды. Каждый день они уходили вместе как обычная семья. Они отправлялись на прогулки вдоль берега вместе с детьми, исследовали разрушенные замки и тайные пещеры. В сущности, они проводили время совершенно так же, как в те времена, когда встретились впервые. Единственное различие состояло в том, что они не целовались и не смеялись так много, как тогда. Элен выглядела менее обиженной, чем обычно, а Рамон был подчеркнуто внимателен к ее нуждам. Она уже не ощущала состояния внутреннего оцепенения и постепенно стала восстанавливать свой интерес к окружающему миру. В конце концов, ее безразличие было не чем иным, как смятением чувств, сердечной вялостью. Когда же злость испарилась, она обнаружила, что начинает снова открывать для себя мужчину, которого любила раньше, и ее душа вновь потянулась к нему.