Школа ангелов
Шрифт:
Что в России первично? Церковь или государство? Чья воля – воля к Богу, или к власти – созидала эту общность, и эту страну? Внешне наша церковь не нуждается в прихожанах. Но без прихожан – церковь земная ничто. Христос распят для людей. И уж тем более – воскрес для людей. И для себя.
Вечереет. У озера Святого разговорился с безымянным монахом – в вороненых волосах серебро седины. По нему: Соловки – это назидание.
Меня вовсе не интересует прошлое Соловков. Меня интересует будущее и настоящее. Если только и делать, что восстанавливать – все силы на это и уйдут. Надо бы лучше заняться созиданием.
Проспал на утреннюю
«Брат! Встань по чину!» – Это ко мне. Встал. Твердый устав – мужчины и женщины раздельно – в храме и трапезной.
Утро. Монастырь врастает в туман. Кресты и купола уходят в туман, и множатся. И продолжаются друг из друга, находя свою идею и свое воплощение.
Из тумана вокруг монастыря вырастает поселок с тремястами семьями, около полутора тысяч человек. Безработица. Многие уже уехали. К монастырю ровное или безразличное отношение. Монастырь помогает неимущим, но только в том случае, если они ходят в церковь. Ходят немногие. Монастырь в глазах окружающих – богатое место. Там хорошо едят. И много денег, потому что монастырь подчиняется самому патриарху, – им присылают деньги в посылках. Такие вот бытийные апокрифы. Почти беззлобные.
Местные жители – это потомки охранников, палачей и их лакеев. Островной уродливый симбиоз.
Местные жители называют монастырь – Кремль. На пригорке у Святого озера, лежала группа потомков охранников – они пили пиво, играли в карты и матерились. И не спасались. Ничего в этом мире не изменилось. Просто наша воля взяла верх над их волей. На время. Потом позже, по дороге на Секирку, нашу машину попытаются остановить пьяные и мерзкие, уродливые идиоты. Они угрожающе матерились. Бессильные посланники бесов. Они не видят содержания спасения, они не спасаются.
Здесь все исполнено внутреннего смысла. Это и есть отличие от окружающей жизни, которая зачастую эклектична и сиюминутна.
Странное это занятие – стирать белье в Святом озере у стен Соловецкого монастыря. Неправедно? Естественно? Второй день подряд болит голова. Съел булку. Подумалось – нехорошо, а съел. Наказал себя.
Послушание по благословению. Здесь – «получить благословение» и «Бог в помощь» – это настоящие серьезные инструменты для жизни. Вот когда я вспомнил слова Серафима Саровского о стяжании Духа Святого. Ты делаешь – неважно что! – вместе со всеми. А главное! – делаешь что-то огромное, благостное, вечное, чему нет конца и края – временного и пространственного.
«Всякое дыхание да хвалит Господа!». – Великая фраза. Как красиво и нежно начал этот запев архиепископ вечером. Он стоял в центре храма, на возвышении, спиной к входу. Повернул голову направо и вверх, обратил взор ввысь, повел рукой в том же направлении, и пропел речитативом: «Всякое дыхание да хвалит Господа!». И весь храм ему в унисон: «Всякое дыхание да хвалит Господа!».
Я виноват перед детьми. Для того и приехал. Расслабить души для нового постижения. Души их напряжены. Души их в смятении – надо их немного выправить. Главная цель визита, поездки сюда – дети. Искупление греха перед ними. Стяжание Духа Святого. Стяжание Духа Святого – это внутренний смысл монастырской жизни – вневременной и вне пространственной. За этим мы сюда и приехали.
Монах после службы шел, шел, затем нагнулся и сорвал цветочек. Монах – это андрогин, обоеполое существо. С более выраженными свойствами! В монастыре 15 монахов, столько же послушников-трудников. Богомольцев мало – для них все плохо устроено. Не очень разумно.
Иногда монахи уходят. Затем возвращаются, просят прощения у
Отец Севастиан. Ему досталось имя по божьему жребию, одно из 47 имен соловецких святых, праведных. Имена новым монахам дают из этого перечня. Имя использованное вынимают. Оставшиеся хранятся под дароносицей. Он в монастыре три года. Год – как пострижен. Он – уставник, отвечает за соблюдение устава монастырской службы. Любит восемь месяцев уединения, когда в монастыре с октября по май нет богомольцев. Для молитвы очень хорошо. На материке нигде нет такого уединения. Укромно. Хорошо. На старости лет ему нелегко было решиться уйти в монастырь. Но «не жалею…», а «зимой эти одежды греют лучше тулупов…»
«Всякое дыхание – да хвалит Господа!». До глубин души пробивает эта фраза. Я увидел, что православие мне вовсе незнакомо. Это не то, что я думал. Это, прежде всего суровость к себе и аскеза, сила духа и воля, напряжение мысли и дерзновенность к жизни, достоинство и мужество, отсутствие всякого страха. Соловецкий монастырь – это лаборатория по созданию новой человеческой породы.
По словам отца Севастиана, «эти черноризцы» для себя уже все решили. У этих людей – отважные глаза. Это от размягченного сердца, от свободного сердца, которое ничего не боится. У них прекрасное чувство юмора. Люди с Богом в сердце – спокойны. Им ничто не страшно. И это именно, православная, христианская Русь. Суровая и сильная, самостью полна. И полна любви к друзьям и братьям. И суровая к врагам.
Братия – это монахи и послушники, им, в основном, от тридцати до пятидесяти. Больше молодых. Крепкие, спокойные. Им здесь в удовольствие. Им здесь нравится. Внешне с ними все понятно. Они полны достоинства и свободы.
Это – сборная мира – лица всего христианского мира. Никогда Русь не была в изоляции, она всегда была частью окружающего мира, тем паче с принятием христианства.
В молитве к святым отцам-основателям монастыря Зосиме, Савватию и Герману есть слова: «Удобрения для монахов…». Святые отцы собой удобрили поле, засеянное Господом, для живущих после них. Изначальная политика православия – совершенствование человека. О национальности ни слова!
В молитве Зосиме, Савватию и Герману есть и другие слова: «Северная наша страна… Православной нашей отчизны…». Единственная церковь мира, которая молится о России – это русская православная церковь. Поэтому патриарх имеет право говорить об исключительном положении русской православной церкви в России. Ведь иудеи или католики России за Россию не молятся.
Монах, живущий под Богом, с Богом в сердце, отдавший себя ему навсегда – всегда, всюду и всяко спокоен, поскольку обстоятельства внешние ничего не меняют. При этом вовсе не значит, что монах не стремится к обладанию более удобной вещи, более сытной пищи, приобретению больших знаний, но он умеет довольствоваться малым, точнее, тем, что есть. И его сердце никогда не озлоблено, не ожесточено.
Монах ходит под напряжением Бога. И эти люди никому неизвестны. Многочисленные безвестные русские гении – от призрения суеты, от мужественности и стремления к бесконечному.
Праведников в мире должно быть не меньше какого-то числа. Иначе сатана оборет.
Сила соловецкая волнами изливается на мир.
С разбитой колокольни монастырский двор кажется обыденным, ничем не отличаясь от тюремного. И нет в нем ничего поэтического или небесного. Струя булыжников, пересекающая двор по диагонали от трапезной к храму, попирающая землю, и искушающая судьбу человека своей прямолинейностью, – на протяжении столетий всегда на одной прямой, – своей чудовищной простотой, которая кончается всегда одинаково – смертью! Или жизнью!