Школа для толстушек
Шрифт:
– Неси! – потребовал Олег.
– Не кормят, развратницы. – Марк подошел к плите, поднял крышку кастрюли, обжегся и снова выругался. – Уй, чтоб вас лихоманка разбила!
Через несколько минут процессия более многочисленная, чем утренняя, двинулась на второй этаж. Впереди шел Марк с кастрюлей голубцов, обернутой полотенцем. Далее следовал Олег с вином. Потом Ксюша с тарелками и приборами. За ней Ирина со стаканами. Замыкающая Поля несла салфетки и зубочистки.
Откровенно говоря, пить, да еще понижая градус, не хотелось. Только сознание того, что с помощью алкоголя они мстят женщинам, заставило открыть бутылки и продолжить возлияния.
Ксюша, Ирина
– Марк рассказывает про американский футбол, – доносила Ксюша.
– Фракционная борьба в Думе, – сообщала Ира.
– Как это называется, когда за деньги помогают? – забыла Поля ключевое слово в подслушанной информации.
– Взятки? – удивилась Ира.
– Нет, теперь все по-новому. Вспомнила! Лоббировать! Они там, девочки, лоббируют.
– Кого, то есть кому, то есть зачем? – запуталась Ксюша.
– Васю. В смысле, что он рассказывает, как депутаты за деньги лоббируют.
Ирина лихорадочно искала близкое к научному объяснение мужскому поведению, то есть пьянке. И нашла!
– Девочки! Вспомните, что наша дружба тоже началась с того, что в первый вечер мы выпили много вина и разоткровенничались. Я не специалист, но, очевидно, с точки зрения психологии подобный способ раскрепощения подсознания может быть весьма эффективен.
– Ага! – возразила Ксюша. – Если часто раскрепощаться, то никакого подсознания не остается.
Около полуночи Марк и Олег самостоятельно покинули голубую спальню и завалились на постели в своих, розовой и бежевой.
Подруги провели бессонную ночь. Не столько по причине нервных переживаний, сколько из-за оглушительного храпа. Утром встали, шатаясь, как пьяные – вдыхали то, что выдыхали мужчины и с чем не справлялись открытые форточки.
Следующий воскресный день не только больной Вася, но и прежде здоровые Марк и Олег провели в постели и не совершили более длинного перехода, чем до туалета. Они пластом лежали на кроватях, терзаемые головной болью, причины которой не вызывали сомнения.
Их поили лекарствами и кормили похмелочным супом, об импровизированном рецепте которого стоит упомянуть отдельно.
– Хаш бы армянский сварить, – говорила Поля, ревизуя утром запас продуктов. – Но кто знал, что они напьются? А для хаша надо говяжьи копыта и требуху двое суток под проточной водой держать, а потом варить семь часов. Да и нет у меня копыт!
– Значит, концентрированный бульон? – рассуждала Ира вслух. – Заменим его бульонными кубиками.
Они втроем снимали фольгу с кубиков и бросали их в кипящую воду, нещадно пересолив таким образом блюдо. Потом шинковали, как для солянки, все возможные готовые мясные продукты – сосиски, колбасу, остатки куриного филе и свиных отбивных. У Поли в морозильнике хранился большой пакет мясных объедков, предназначенных для собак. Не пожалели их для мужчин. Далее последовала зелень, бросали для густоты все подряд. Хотя, когда Ксюша вывалила в суп свежие огурцы, Поля ужаснулась – разве бывает суп с огурцами? Ей резонно возразили – если с солеными бывает, почему не быть со свежими.
В последний момент Ирина вспомнила похмелочные рекомендации из романа Булгакова «Мастер и Маргарита» – горячее и острое. На горький перец для любимых не поскупились.
Когда сами попробовали супчик, ужаснулись. А мужчины умяли за милую душу. Только потом из комнат, как из тифозных палат, все время неслось жалобное: «Воды! Воды!»
Глава
в которой основные события происходят за стенами Санлюба и без участия его обитателей
Уж замуж невтерпеж
Многочисленная Полина родня, дружившая по трем возрастным группам, редко собиралась вместе – условия не позволяли. Пригласить в двухкомнатную квартиру четыре десятка человек, братьев, сестер, их супругов и детей, дело немыслимое. Поэтому все вместе виделись только по особым случаям – свадьбам, проводам в армию, крестинам и похоронам.
Тем не менее, расселившись по Москве и Подмосковью, они сохранили деревенские представления о родне как сообществе, связанном узами крови и взаимовыручки. С детства старшие привыкли отвечать за младших, младшие – признавать авторитет старших и подчиняться. Включаемые в сообщество мужья и жены на первых порах путались в именах, порядковых номерах и в родстве-свойстве. Им терпеливо объясняли: «Не та Маринка на рынке кошелек потеряла, которая сестра и пятая с конца, а жена Коли, который между Клавой и Полей», «Леша – это сын жены Саши от первого брака, общий у них Павлик. Подрался Саша с сыном Лены, шестой по счету, из-за велосипеда». Казалось, что запомнить всех невозможно, но проходило время, и родственники и свойственники рассаживались в памяти, как ученики в классе, – тоже ведь вначале путаешься в фамилиях одноклассников.
Новообращенные родичи, как правило, проникались общей семейной идеологией, под защитой «наших» и «своих» чувствовали себя членами сплоченной организации вроде секты или партийной ячейки. Тем более, что обязанности были необременительными, а на помощь всегда можно рассчитывать. Ее оказывали не по возрастному принципу, а по половому. Например, мужчины помогали в строительстве дома Игорю, третьему с конца, или стеклили лоджию Лене, которая между Полей и Сашей. Когда у Маши, предпоследней, перед Зойкой, тяжело заболела свекровь, а на руках был маленький ребенок, то женщины по очереди дежурили в больнице или нянчили младенца.
Штабные, а точнее, диспетчерские обязанности несли Клава, третья по счету, и жены трех старших братьев. Это был своего рода совет семейства, куда стекалась вся информация и выдавались наряды на работы. Именно к ним обратилась Зойка, испугавшись семейного приговора: бросишь ребенка – все тебя проклянем.
На первый взгляд то, о чем просила непутевая шалава Зойка, выглядело безумно. Но, проведя личные и телефонные консультации, женщины взялись за выполнение плана. Он заключался в коллективном походе братьев и мужей сестер к Зойкиному хахалю и проникновенной беседе с ним: мол, женись, а то получишь.
Ясное дело, никому из мужчин план не понравился. Это ведь не топором махать или вещи таскать при переезде. Но давление на них оказывалось стойкое и упорное. В разных концах Москвы и уголках Подмосковья звучали одни и те же упреки, построенные на подтасовке фактов: «Все наши мужики идут, а ты отказываешься? Совесть есть? Сколько нам помогали! Как ты после этого в глаза Володе, Пете, Коле… будешь смотреть?»
Мытьем и катаньем, уговорами, угрозами и лестью женщины своего добились.
В один из дней, отпросившись с работы, девять мужчин в возрасте от сорока пяти до двадцати шести встретились на станции метро «Орехово» и двинулись в сторону управы. Отсутствовали только Вася, по понятным причинам избавленный от мероприятия, и третий с конца брат Игорь, сержант милиции, срочно вызванный в последний момент на усиленный вариант дежурства.