Школа Добра
Шрифт:
– Солнышко, не спи пока, слышишь?.. – Алекс встряхнул меня, привлекая мое внимание, а я и не думала спать. О чем он? У нас же ссора в самом разгаре!
– Конечно, – соглашается он и добавляет немедленно. – Открой глазки, маленькая, посмотри на меня.
Не могу.
– Можешь, ну пожалуйста!
Нет, не могу. Два – никак просто. С трудом приоткрываю один глаз, чтобы сквозь молочный туман увидеть донельзя встревоженное лицо Алекса. Не знаю, что он увидел в моем зрачке, но я еще опять зажмуриться не успела, а он уже осыпал мелкими поцелуями мое пылающее
– Юла, Юлка моя, единственная, счастье мое... умру без тебя...
Не надо, ой! Я сейчас расплачусь, а мне еще столько сказать надо... про кусты, опять-таки... Почему про кусты? Что делает Алекс в кустах? А главное, с кем? Что-то, кажется, не то со мной происходит...
И далее «не то» только прогрессирует и почти пугает. Глаза теперь не открываются вообще. Я даже пальцами хотела веки поднять, но не смогла найти своих рук. Сквозь шум крови, сквозь шепот листьев, сквозь треск огня и вой ветра... в общем, сквозь непонятные образы моего воспаленного мозга мне удалось осознать несколько вещей.
Вещь первая. Алекса отчитывал почему-то мой папа. Почему отчитывал? И откуда он здесь взялся – непонятно.
Вещь вторая. Алекс отчитывал почему-то мою маму? Это вообще ничем не замутненный бред. Потому что маму в принципе никто никогда не отчитывал, даже папа. А уж Алекс-то... И что здесь делает мама?
Вещь третья. Неизвестный мужской голос донесся до меня издалека и заставил удивиться:
– У меня только одно объяснение. Легкая простуда на фоне очень сильного физического истощения плюс – и это самое странное – отравление кровью оборотня... Решать вам. Если это оно и есть, а уверенности у нас быть не может, пока она сама нам это не подтвердит, то антидот поможет. Если же это нечто иное, а я даже представить себе не могу, что... То раствор убьет ее.
Вещь четвертая. Я видела сон.
Женщина была рыжеволоса, волосы отливали всеми оттенками красного, икрились желтыми всполохами и крупными волнами ложились на голые плечи. «На бледной коже, наверное, много веснушек», – подумала я, глядя на ее стройное обнаженное тело. Крутые бедра, высокая грудь, талия узкая, а ноги длинные. Женщина приложила палец к губам и прошептала:
– Ш-ш-ш-ш! Спи, любопытный носик. Маленьким девочкам этого не стоит видеть.
Обидно стало из-за тона этого снисходительного и из-за того, что даже эта незнакомая мне женщина маленькой обзывается. То, что во мне росту полтора метра – еще ничего не значит. И я на самом деле – ого-го! – еще всех за пояс заткну. Поэтому спать я не стала, а наоборот, глаза распахнула шире, чтобы лучше видеть.
– Итак, продолжим, – женщина повернулась в сторону и я заметила, что мы с ней не одни в комнате. На стуле сидел чудовищно изуродованный человек. Вместо лица кровавое месиво, беспалые кисти безвольно лежат на разбитых до кости коленях, окровавленные губы кривятся то ли в сумасшедшей улыбке, то ли в безумном болезненном оскале.
– Скучал без меня, милый? – женщина наклонилась к несчастному и облизала кровоточащую щеку. Мужчина дернулся и заскулил.
– Ну, что же ты... – обиженным
Она схватила мужчину за волосы и с силой дернула, еще и еще, расшвыривая в стороны куски шерсти, волос и окровавленной кожи.
– Не. Порти. Мне. Праздник! – одно слово, один удар по лицу. – Не. Порти. Мне. Праздник. Не. Порти...
Когда женщина зубами вцепилась в горло умирающего, я не выдержала и закричала. Нет, я завыла. Я завизжала так громко, что на секунду оглохла, потому что я вдруг поняла, кто эта жестокая дама и почему я ее вижу.
Я зажмурилась, я закрыла уши руками, я воззвала ко всем известным богам, чтобы они помогли мне провалиться в беспамятство и больше ничего не видеть и не слышать. Чтобы не знать. Не хочу знать.
– Ты убьешь ее! – закричал кто-то, кто был в комнате кроме нас, и женщина ответила:
– Не убью, она сильная. Выживет... Разве я многого прошу? Всего лишь немного мести... правда, милый? Немного мести и крови – вот все, что надо последней рыжей волчице из древнего волчьего рода.
Женщина громко и страшно завыла, а вместе с ней, казалось, завыли сотни волков, взывая к луне и требуя справедливости. И даже сквозь этот вой до меня доносились чавкающие звуки и стоны.
– Ма-а-ма!.. Не могу... – кажется, я сама скулила и кого-то о чем-то просила, но вой и стоны не прекращались.
– Пожалуйста! – все, что угодно, только прекратите, прекратите это!
– Что, родная? Что? – я открыла глаза и увидела Алекса, бледного, с запавшими глазами, он склонился надо мной и выглядел испуганным и несчастным.
– Я – чудовище... – сообщила я ему и закрыла глаза, чтобы уснуть без снов.
Не знаю, сколько я проспала. Может, час, а может, год, но просыпаться все равно не хотелось.
– Соня, – кто-то пощекотал пятку, и я немедленно подтянула ногу под себя. – Просыпайся, – одеяло поползло вниз. – Сейчас доктор придет.
– Какой доктор? – проворчала я и голову под подушку спрятала.
– Твой доктор... Юлка, ну вылезай, а?
Я решилась посмотреть на Алекса и открыла один глаз. Он был в домашнемчерном халате, из-под которого торчали черные же пижамные штаны. Я сначала подумала о том, что этот мужчина, кажется, крайне сурово относится к цветовой гамме своего гардероба. И уже только потом сообразила, что этому мужчине совершенно точно не место в моей спальне и в моей кровати, на которой он так вальяжно разлегся.
В моей спальне? Я резко села и огляделась по сторонам. Это не моя детская в доме родителей, не моя спальня в общежитии Школы Добра, не комната в Русалочьем городе и не келья в Речном поселке.
– Где я?
– Дома, – спокойным голосом ответил Алекс и попытался меня обнять.
– Это не мой дом! – увернулась от него и спрыгнула с кровати.
– Правильно, – он довольно мурлыкнул, перекатился на живот и в сложенные руки подбородком уперся. – Это НАШ дом.
Я все еще сплю. Это бред.