Школа добродетели
Шрифт:
— Мне бы хотелось сделать что-то для твоей матери, — сказал он. — Но что я могу? Может быть, сделать что-то втайне, чтобы она не узнала… Черт, это чушь какая-то, да? Я должен думать о том, как мне сделать что-нибудь для других.
Он на секунду вспомнил о Мидж.
— Ты учишься, читаешь книги? — спросила Брауни.
— Нет.
— Не пора ли? Ты ведь специализируешься во французском, да?
— Да… как и Марк…
— Возвращайся к работе. Это лучшее, что можно придумать.
— А ты что учила в Кембридже?
— Русский. Я пишу диссертацию
— Ты молодец, знаешь русский.
— Ты тоже можешь его выучить. Это нетрудно. Красивый язык.
После нескольких секунд молчания Брауни взяла свою сумочку.
— Знаешь, не беспокойся о моей матери…
Это было предисловием к ее уходу.
— Брауни, сядь рядом со мной. Подойди.
Она подошла и села рядом с ним на кровать. Они неловко пристроились рядом, нащупывая руки друг друга и заглядывая друг другу в глаза. Потом с неожиданной ловкостью Эдвард закинул свои длинные ноги на кровать и опрокинулся на спину, увлекая Брауни за собой. Сначала он страшно боялся, что она будет сопротивляться, но никакого сопротивления не было. Брауни выронила сумочку и неуклюже вытянулась рядом с ним. Они лежали лицом к лицу, грудь к груди, ее тяжелые туфли ударяли по его щиколоткам. Эдвард сел на мгновение, снял свои туфли, потом — ее. Брауни не двигалась, лишь ее теплые ноги помогли ему. Она наполовину зарылась лицом в тяжелое покрывало. Он лежал на спине, лаская ее волосы, затем положил руку ей на плечо. По расслабившемуся телу Эдварда прошла благодатная волна облегчения и бесконечно нежного желания, в котором было и утешение, и благоговение, и благодарность. Он прижал губы к ее щеке, не поцеловал, а просто прикоснулся. Ее щека была жаркой и влажной.
— Брауни, я тебя люблю.
— Эдвард… дорогой Эдвард… — приглушенным голосом произнесла она.
— Ты нужна мне, я тебя люблю, и я нужен тебе.
Она чуть оттолкнула его от себя и повернула голову, чтобы посмотреть на него. Их лица внезапно стали огромными, раскрасневшимися, странными, они изменились от чувств вперемешку с ее слезами.
— Да, мы нужны друг другу… но это из-за Марка.
— Мы связаны. Ты меня любишь. Скажи, что любишь.
— Да. Но все из-за Марка.
— Это чудо. Ты меня не ненавидишь, ты меня любишь.
— Да, но…
— Ты три раза сказала «но». Не убивай меня теперь, когда сказала, что любишь меня. Просто люби меня и подари мне жизнь. Моя дорогая, моя радость, моя Брауни, ты выйдешь за меня?
— Зачем вы пришли сюда? — воскликнула Элспет Макран. — Ей мало бед без вашей назойливости?
— Уходи, Стюарт. Придешь ко мне — побеседуем, — сказала Урсула Брайтуолтон.
— Извините. Я хотел поговорить с миссис Уилсден наедине, — ответил Стюарт. — Я могу прийти в другой раз.
Миссис Уилсден сидела за столом в затененной комнате, рядом с ней расположилась Элспет Макран. На столе стоял чайник. Когда Сара ввела Стюарта, Урсула уже встала.
— Ты почему его впустила? — спросила у дочери Элспет Макран.
— Я только что пришла, — сказала
— Ты идиотка! — заявила Элспет Макран. — И погаси свою сигарету.
— Он просто вошел вслед за мной…
— Я ухожу, — сказал Стюарт. — Наверное, мне лучше зайти завтра.
— Нет, вы не можете прийти завтра, — возразила миссис Уилсден. — Вы пришли что-то сказать — говорите. Останьтесь, — велела она Урсуле и Элспет.
— Конечно. Мы никуда не уходим, — согласилась Элспет.
— Ты пришел в качестве посланника? — спросила Урсула.
— Скажите ему, пусть сядет.
— Сядь, Стюарт.
Стюарт сел у двери рядом с лампой, единственным источником света в комнате. Шторы, за которыми догорало предзакатное небо, были задернуты. В том конце комнаты стоял стол. Урсула снова опустилась на стул напротив миссис Уилсден. Сара присела на корточки около камина. Лампа высвечивала светлые волосы Стюарта и чуть поблескивала в его прищуренных глазах. Он, смущаясь, разглядывал три фигуры за столом.
— Да, можете считать меня чем-то вроде посланника, — проговорил Стюарт. — Но никто не знает, что я пришел к вам, никто не просил меня об этом. Я просто подумал…
— Вы подумали, что возьмете и придете, — сказала Элспет.
— Да. Это связано с письмами.
— С какими письмами?
— Миссис Уилсден пишет письма Эдварду…
— Не могли бы вы обращаться ко мне? — напомнила миссис Уилсден.
— Извините… Меня, конечно же… беспокоит Эдвард.
— Бедный Эдвард! — произнесла Элспет.
— Я хотел сказать вам… миссис Уилсден… что мой брат…
— Он вам не брат, — вставила Элспет Макран.
— Что мой брат очень страдает. Его не отпускает ужасная боль, он очень несчастен, он чувствует себя таким виноватым…
— Мы рады об этом узнать! — сказала Элспет.
— Конечно, я не извиняю то, что случилось…
— Это не «случилось». Он сотворил это своими руками, — ответила миссис Уилсден.
— Я хотел вам сказать две вещи, — продолжал Стюарт.
— Стюарт, давай покороче, — посоветовала Урсула, — шевели мозгами.
— Во-первых, если вы хотите знать, что он глубоко сожалеет и ужасно страдает, то это так. А во-вторых… я хотел попросить вас… пожалуйста… не пишите ему… этих писем…
— Он показывал вам письма? — спросила миссис Уилсден.
— Понимаете, он показал мне несколько…
— Значит, он показывает их людям, чтобы его жалели! — сказала Элспет.
— Что вы пишете ему, Дженни? — задала вопрос Урсула.
— Он мне их только показал, — сказал Стюарт, — и он не искал никакой жалости. Он чувствует себя хуже некуда. Я подумал, что… сказано уже достаточно… и не могли бы вы… если бы вы написали ему… ну, например, что знаете, как он сожалеет. Он на грани.
— Вы хотите сказать, что он готов покончить с собой? — уточнила миссис Уилсден. — Пусть. С какой стати я буду его останавливать?
— Он не собирается кончать с собой, но он почти сошел с ума от горя.