Школа корабелов
Шрифт:
В два — три прыжка он догнал девушку и схватил ее за руку.
— Послушайте, я должен вам сказать нечто очень важное…
— Пустите мою руку, — хладнокровно сказала Наташа, силясь высвободить ее из крепких пальцев Попова.
— Сначала выслушайте…
— Пустите вы меня, наконец?
— Нет!
— Ах нет? Тогда я по-другому попрошу вас.
Наташа размахнулась и ударила Сашу по щеке. Пощечина ошеломила его, пальцы разжались. Девушка этим воспользовалась и побежала.
— Дура! — со злостью крикнул вдогонку Попов. — Я хотел говорить о твоем отце!
Наташа
— Об отце? Что вы знаете о моем отце?
— Не могу же я кричать через мост. Подойдите ближе; не бойтесь, Наташа, я вас не трону. Клянусь всем святым, что никогда в жизни не прикоснусь к вам. Дело касается только вашего отца.
— Откуда вы меня знаете? Вы из школы корабелов?
— Да.
Наташа подошла к Попову, прислонилась к перилам моста и с любопытством поглядела на парня. Рослый, подтянутый, с мужественным лицом, он мало походил на воспитанников училища, грязных, обросших, с нездоровыми лицами.
— Говорите, я вас слушаю, — сказала она.
— Нет. Я вам ничего не скажу, пока вы не извинитесь.
— За что?
— За пощечину, конечно, — усмехнулся Саша.
Наташа улыбнулась. Она вдруг почувствовала себя с этим юношей легко и просто.
— Бедненький, вам очень больно? — шутливо спросила она.
— Не больно, а обидно.
— Вы сами виноваты в том, что я вас ударила. Нельзя сказать, что вы вели себя вежливо.
— Вы меня вынудили к грубости. Дело, о котором я хочу с вами говорить, для вас важнее, чем для меня.
Наташе примирительно протянула руку.
— Не будем ссориться. Если я вас обидела, прошу прощения.
Саша неловко пожал маленькую руку и быстро заговорил:
— Меня зовут Александром… Сашей Поповым. Родителей у меня нет… Кажется, я не то говорю… Не с того конца начал. Словом, в училище немало таких, как я, нищих… Попали мы туда случайно и, если нам удастся его закончить, мы станем инженерами. Трудная наша жизнь в школе, а самое худое в ней то, что учат нас плохо. Вот, кабы отец ваш пить перестал…
Наташа вздрогнула, как от удара. В длинных ресницах при свете луны блеснули слезинки. Закусив губу, она силилась удержать слезы, с минуту крепилась, а затем разрыдалась и повернулась к Саше спиной.
Чуткий к чужому горю, Попов не знал, как ее утешить. Врожденный такт подсказал ему, что лучше дать ей выплакаться.
Он стоял нахмурившись, сунув руки в карманы и молча глядел на вздрагивающие плечи девушки.
— Если бы вы знали, Саша, как тяжело мне смотреть на отца, каждый день видеть его таким несчастным! — всхлипывая, говорила Наташа, вытирая платком глаза. — Отец для меня все. Я так люблю его, что не в силах бороться со страшным пороком, который губит его.
— Андрей Андреевич вас любит?
— Странный вопрос. На всем свете у него нет никого, кроме меня.
— А коли так, скажите ему: пусть выбирает: либо вы, либо водка. Скажите, что вы достаточно натерпелись горя и больше так жить не в силах.
— Что вы говорите, Саша? Он ведь больной человек. Он уверяет, что и недели не проживет без водки.
— Всем пьяницам так кажется. Я на Охте повидал их много. Голову даю на отсечение, что ничего с ним не сделается. От твердости
— Хорошо, я попробую.
— Вот это — другой разговор. Мы будем бороться за вашего отца вместе, вы — дома, а мы — в школе.
— Спасибо вам, Саша. А теперь мне надо спешить. До свиданья.
Наташа шла улыбаясь.
Встреча с Сашей наполнила ее радостью, сердце подсказывало, что она приобрела в нем друга, способного вернуть ее отцу прежнее уважение.
На Сашу девушка произвела не менее сильное впечатление. Он вспомнил, как ею товарищи бросались к окнам, когда она показывалась на улице, и подумал, что теперь ему самому трудно будет удержаться, чтобы не глянуть на Наташу, хотя бы в окно.
Глава четвертая
ОТЕЦ И ДОЧЬ
1
Весна в Петербурге капризна: теплые дни внезапно сменяются морозами, дожди — вьюгами и метелями.
В первый же теплый солнечный день Путихов приказал прекратить топку печей. Точно в отместку, началась пурга. Ледяной ветер свирепо рвался в разбитые и кое-как заткнутые окна. Температура в классах упала до восьми градусов.
Окоченевшие воспитанники с трудом досидели до конца урока английского языка. Теперь можно бы выбежать в темный коридор, где казалось теплее, разогреться в борьбе либо в кулачном бою, сыграть в знакомую всем мальчикам веселую игру «куча мала».
Как ни заманчива была такая возможность, никто, кроме камчатцев, не покинул класс. Все с нетерпением ожидали прихода учителя словесности. Сдержала ли Наташа слово или спасовала перед отцом? Этот вопрос со вчерашнего вечера оживленно обсуждался охтенцами.
Встретить Редкозубова решили торжественно. Попов стал у двери и приготовился отдать рапорт, чего прежде никогда не делали. На приветствие учителя должен был последовать четкий и дружный ответ, отрепетированный заранее.
Но все получилось не так, как ожидали. Андрей Андреевич вошел в класс растерянный, с болезненным, отечным лицом, отмахнулся от рапорта и, пошатываясь, добрался до учительского места. На учеников он даже и не взглянул, сел за стол, прикрыл лицо руками и застыл в этой позе.
Водкой от него не пахло. Саша заметил это сразу. «Значит, Наташа выдержала характер, — подумал он. — Почему же учитель выглядит еще более несчастным, чем вчера? Дурак! — мысленно выругал себя Попов. — Ты хотел, чтобы человек в один день переродился. Нет, брат, так не бывает. Лучше помоги ему А как ему поможешь? Спросить разве опять с Радищева?»
— Господин учитель, — громко сказал Саша, — разрешите обратиться?
Андрей Андреевич не шевельнулся. Саша повторил вопрос, но учитель, казалось его не слышал. Воспитанники с любопытством переводили взгляд с Попова на Редкозубова, интересуясь, что их атаман предпримет дальше.