Шрифт:
В жизнь Нина Ивановна Малышева унесла только кровную память об отце. Иван Михайлович. Малышев, командующий Златоустовской группой советских отрядов против белочехов и белогвардейцев, погиб в 1918 году на станции Тундущ, когда дочери было два месяца.
Вдова героя, Наталья Николаевна Малышева, уезжает в Петроград, затем — в 1937 году возвращается в Свердловск, в родные места. Подрастает дочь, поступает в Горный институт на заочное отделение, работает в обкоме ВЛКСМ.
Потом —
Кровная память дается природой, но духовную можно слышать вполне только заинтересованным сердцем.
Отрывок из документальной повести об Иване Малышеве и публикуется ниже.
Фото А. Нагибина
Работа в основном была сезонной. В дни больших молебнов со всей округи стекались в Верхотурье богомольцы. Вот тут-то, как говаривал дед Ивана, Василий Егорович, только не зевай — без заработка не останешься. И в простые дни удавалось иногда отвезти пассажиров к станции, а до нее ни много, ни мало — сто верст. Василий Егорович был человек хозяйственный, копейке учет вел, к этому и сыновей приучил.
Михаил Васильевич с хозяйством управлялся старательно, с умом использовал приусадебную землю, купил вторую корову, птицы держал много и другую живность имел. Торговать ездил в Надеждинск — город рабочий, покупатели всегда находились. Думал и сына в торговлю ввести, но Иван заявил наотрез:
— Торговать не буду!
Сын заканчивал городское училище, и решил тогда Михаил Васильевич устроить его, грамотея, в воинское присутствие. Иван спорить не стал, пошел на службу.
Прошло больше года, Михаил Васильевич не раз наводил справки у полковника Сеульского, которого случалось отвозить по делам.
— Прилежен, — обычно говорил тот об Иване.
И вдруг, как снег на голову: решил сын в Пермь ехать, на какие-то педагогические курсы.
Михаил Васильевич росту богатырского был, а характера крутого. Но тут, как говорится, нашла коса на камень — сколько ни бился, а Иван все на своем стоит.
Долго бушевал отец, корил детей за неблагодарность, жену — за потачку их «выдумкам». Как же: старшая дочь после гимназии в Верхний Тагил уехала учительствовать, а теперь Иван из родного дома вон собрался.
— Что делать, отец. Вот Рублевых сын тоже на эти курсы уехал. Платить за них не надо. Даст бог, выучится Ваня и вернется, здесь учительствовать будет…
И вот — долгий путь по верхотурскому тракту, до станции Гороблагодатская. С грустью смотрит Иван на удаляющийся город, где прошли его шестнадцать лет. Деревянные домишки родной Ямской и Заречной слободы казались еще меньше на фоне высоких соборов, церквей, кремлевских и монастырских стен с высокими башнями.
В Перми поселился Иван в семье своего земляка Чуприкова — рабочего мотовилихинского завода. Чуприков часто рассказывал о заводе, о недовольстве рабочих, о стачках. А однажды принес с завода листовку:
— Познакомимся, тебя тоже касается.
Иван читал:
«…Товарищи рабочие, 14 мая по произволу полиции не было допущено собрание учителей. На полицейский произвол интеллигенция, студенты и другая учащаяся молодежь ответила демонстрацией. Вечером того же дня еще более сильной демонстрацией ответили вы. Полиция арестовала около 30 человек и бросила их в тюрьму.
Товарищи рабочие, не выдавайте своих товарищей».
— Ты думаешь, будут бастовать? — спросил он Чуприкова.
— Уверен! Поднимается завод!
Назавтра, несмотря на ранний час, Базарная площадь была полна народа. Друзья с трудом пробирались к выступавшему, слова едва долетали. Наконец, удалось подойти поближе.
На бочке стоял уже новый оратор.
— Это Александр Борчанинов, сын старого рабочего Луки Ивановича Борчанинова, — узнал Чуприков.
— Я работал и работаю за вашу пользу, — говорил Борчанинов, — за что был арестован и сидел в тюрьме. Может, придется и еще посидеть. Я хочу, чтобы вы поняли — бороться нужно не одному человеку, а всем вместе, только тогда мы чего-то сможем добиться!
Говорил пожилой рабочий:
— Мы, труженики, все создаем своими руками, а потому и хозяевами должны быть мы — рабочие.
Следующий оратор сказал о войне, о жертвах.
— Не нужна нам никакая Маньчжурия, — говорил он, — своей России на всех хватит.
Ивана оттеснили, он уже не слышал выступавших. Пробовал продвинуться ближе, на него заворчал бородач:
— Куда ты-то в политику лезешь, молокосос… Все равно побрехают и разойдутся. Только хозяина озлобят — еще больше штрафа наложит.
— «Наложит»!.. Эх ты, деревня, много понимаешь! — запротестовал сосед. — А ты, парень, слушай, слушай, люди дело говорят.
Только к вечеру разошлась толпа. Иван потерял друга, но и не пытался его искать — хотелось побыть одному, подумать.
На следующий день направился к Базарной площади один, Чуприкова задержали дела. Несмотря на проливной дождь, шел он к площади так, словно это была его обязанность.
На площади снова стояла толпа. Дождь не унимался.
— Товарищи! Идемте в Народный дом, — предложил Борчанинов.