Школа опричников
Шрифт:
Смельчаки набрали много продуктов и с гордым видом возвращались в вагоны. Когда об этом узнала остальная масса – она также, подстрекаемая голодом, кинулась к дверям, но дневальные не пускали. Тогда начали прыгать через окна, а потом дневальные были сбиты с ног. Голодные люди устремились к буфету: буфет в одну минуту был перевернут вверх тормашками… Продавца затоптали ногами, пассажиры из польских граждан, находившиеся на вокзале с детьми, кричали: «Спасите!» Но кто же в силах спасти, когда рассвирепевшие опричники «гуляют»!.. Было насмерть задавлено несколько человек. Те, которые награбили массу продуктов, начали пробираться к дверям, но к дверям пробраться было невозможно. Тогда начали бить окна, чтобы уйти с награбленной
Наконец, прибыли машины со специальным отрядом пограничных войск НКВД, который долго «наводил порядок».
Часов в 5 утра наш эшелон двинулся дальше. Там, где останавливался наш эшелон, его моментально окружали пограничные войска, и выход из вагонов был невозможен. Окна открывать также было запрещено. К каждому окну был приставлен чекист из среднего командного состава. Буфеты на вокзале были закрыты и охранялись пограничными войсками НКВД.
В 3 часа дня прибыли в город Львов. У дверей вокзала тоже были поставлены часовые из пограничных войск. Выход из строя был запрещен. Нас вывели на привокзальную площадь и объявили, что мы будем следовать в отведенное для нас помещение. Там для нас приготовлены постели и будет доставлена горячая пища. Поэтому надо пройти по городу с веселым видом и головы не вешать…
Но тут произошло нечто неожиданное. Перед нашим приездом во Львове наступила оттепель и пошел дождь. На улицах стояли лужи воды. Мы двигались, как приказало начальство, «с поднятой головой» и с песнями. У кого не болел живот со смеха, когда нас увидели в валенках? Там, где мы проходили, вода была впитана валенками, и после нашего перехода становилось почти сухо.
Началось расквартирование. Дом, в котором нас должны были разместить, был когда-то занят монахинями, а теперь частью освобожден. Нам предоставили комнату на 50 человек с расставленными двухэтажными деревянными кроватями. На каждую кровать было распределено по 4 человека: были предоставлены нам мешки, набитые соломой (вместо матраца), и немного меньшие мешки, с соломой же, вместо подушки.
Выбившиеся из сил от бессонницы и голодные, люди ложились на кровати, укрывшись шинелями. Ночью мы проснулись от ужасного крика и площадной ругани. Оказалось, что кровати не выдерживали тяжести двух человек на «верхних этажах». У многих были разбиты носы в кровь. Все поднялись. На пол ступить босой ногой было невозможно: образовалось озеро воды от валенок.
Воздух был настолько тяжелый и сырой, что дышать было нечем. Печки «кафельные» были накалены, и подойти к ним было почти невозможно, но – делать нечего: все потянулись сушить валенки, ступая босыми ногами по холодному и мокрому полу. Некоторым удалось просушить свои валенки, а некоторые их прожгли… Начали рвать «матрацы», чтобы достать соломы и заткнуть прожженные дыры.
Было 8 часов утра. Вдруг команда: «Приготовиться к построению!» Через пять минут – новая команда: «Становись!» Мы кое-как разместились полукругом. В комнату зашел, как он себя назвал, особый уполномоченный управления НКВД по Львовской области, младший лейтенант Р-ч.
– Товарищи! – обратился лейтенант к нам. – Я знаю, что вы сейчас живете в плохих условиях, ну – что делать! Это временное явление. Этот дом принадлежал когда-то монашкам. Сейчас он принадлежит нам. Мы уже постарались половину монашек отсюда убрать, а вот половина еще здесь. Но я думаю, что мы их тоже уберем. Долго возиться не будем. Мы уже здесь и штрафников поселяли, и пьяных… Но они, хоть их и насилуют в продолжение круглых суток, – все же живут. Теперь, я думаю, вы нам поможете. Вас много, и если вы за них возьметесь по-настоящему, то они не выдержат…
На этом «информатор» закончил и предложил нам выбрать старшего комнаты. Мы избрали, и они пошли вместе, а мы разошлись по
Мы хотели с монахинями заговорить и задали несколько вопросов, но ответа не последовало, и все они сидели с опущенными головами, занятые разной работой: кто вязал чулки, кто что-то шил, кто занимался штопкой, а некоторые вышивали. Мы не стали больше задавать вопросов и вышли.
– Я, – говорит мой друг, – не могу смотреть на эти жалкие лица. Представляю, что с ними делают… Им не только нечего отвечать на наши вопросы, а они, бедные, дрожат при виде чекиста… Теперь сам можешь представить, что у них на душе, когда нас привезли сюда полторы тысячи человек…
– Да… – ответил я.
И мы вышли во двор. У ворот, при выходе в город, стояли двое часовых, вокруг дома тоже патрулировали часовые. Мы попытались выйти, но часовые нас не пропустили и сказали, что выход разрешен только по записке начальника этого дома.
Нам хотелось посмотреть город, и мы обратились к начальнику, но разрешения на выход нам не дали. Мы спросили начальника:
– Да разве мы заключенные?
Вместо ответа он скомандовал:
– Кру-у-гом!
Мы исполнили команду.
– По своим комнатам – ма-арш!
Так мы вернулись восвояси, радуясь, что начальник не записал еще наших фамилий…
Вернувшись в комнату, мы начали обдумывать план, как пробраться в «засекреченный» подвал и узнать тайну. Но проникнуть туда можно только при посредстве специального уполномоченного, которому поручена охрана этого подвала.
Было 7 часов вечера. Слышим команду: «Строиться на ужин!»
После ужина мы подошли к буфету, чтобы купить сигарет. Там мы познакомились с работницей буфета, работающей по найму: она имела право свободного выхода. Она пригласила нас посетить ее квартиру, но мы ей сказали, что сейчас не можем, так как временно выход запрещен, а как только нам будет разрешено, мы обязательно посетим ее.
Воспользовавшись тем, что девушка имеет право свободного выхода, мы ее попросили, чтобы она принесла нам водки. Наша новая знакомая согласилась исполнить нашу просьбу.
– Но в магазине купить невозможно, – говорит она, – а на базаре литр водки стоит 120 рублей.
Мы дали ей денег на два литра.
Вернувшись в общежитие, мы увидели своих сожителей в веселом настроении. Оказалось, во время нашего отсутствия было объявлено по комнатам, что желающие могут провести сегодняшнюю ночь с монахинями. В нашей комнате оставалось человек 5-6, которые не воспользовались этим разрешением; остальные же часов в 10 вечера ушли на верхние этажи.