Школа после школы

Единак Евгений Николаевич

Петр Кириллович мечтал накопить денег и купить для своего "Ковровца" новый двигатель с коробкой передач. Старый двигатель предназначался для будущих аэросаней. Полозья из гнутых стальных угольников лежали пока за сараем. Вентилятор и проволочное защитное ограждение находились пока в рабочем состоянии как составные части тракторного опрыскивателя, стоящего в самом углу тракторной бригады. Петр Кириллович был уверен, что вентилятор в качестве винта и его ограждение после списания будут в недалеком будущем его личной собственностью.

Петр Кириллович никогда ничего не выбрасывал. Любая найденная или замененная

железка находила свое место под стрехой сарая либо подвешивалась между штакетами забора за домом и сараем. Там был широкий выбор тросиков, шестерен, подшипников, всевозможных гаек и замененных стремянок со сбитой резьбой. Однажды, когда Зинаида Васильевна в учительской посетовала, что скоро из-за железок, лемехов и звездочек некуда будет ступить ногой, завуч Валентина Николаевна Клюзова в шутку сказала:

– Плюшкин!

Петр Кириллович обиделся всерьез и надолго.

В те годы модным и полезным занятием было выпиливание и выжигание. Зная, что я имел доступ в лабораторию КИП и Автоматики Дондюшанского сахарного завода попросил меня привезти несколько электродвижков. Я привез ему несколько двигателей с редукторами. Одной из точек приложения электродвигателя должен был стать электрический лобзик. Другой двигатель с медленно вращающимся редуктором Петр Кириллович совметно в Иваном Ивановичем приспособили к, оклеенному осколками зеркал, старому глобусу. Новый год мы встречали с падающими по стене световыми разноцветными снежинками.

После выпиливания ажурных деталей перед склеиванием полочек, фанерных ваз и абажуров, Петр Кириллович выжигал ажурные узоры. Для этой художественной процедуры Петр Кириллович уходил в мастерские. Попросив ключ, заводил мотор новой, привезенной нами с директором из Кишинева, электростанции. Усаживался за стол. Начиналось настоящее священнодействие. По нарисованному карандашом Петр Кириллович не спеша наносил точки и риски. Иван Иванович деланно и беззлобно громко возмущался:

– Петр Кириллович запускает двухцилиндровый мотор. Почти трехкиловаттную электростанцию нагружает аж выжигателем. Поставит одну точку и любуется полминуты. Проведет риску и наслаждается минуту. А мотор крутит! Петр Кириллович! Возьми у Жени спиртовку, принеси шило и наслаждайся.

Говорят, если человек талантлив, он талантлив во всем. Петр Кириллович великолепно рисовал карандашом, тушью, масляными красками. Его резьба по дереву была оригинальной. Ему удавались горельефные изображения. В его новом, еще не оконченном доме на стене в гостинной висел пейзаж, написанный маслом. Вся картина казалась окном, прорубленным в стене и выходящим на живописную поляну сказочного леса. На картинах Петра Кирилловича ощущались глубина и воздух. В марганцовке, зеленке, в отваре луковой шелухи и пикриновой кислоте, экспериментируя, окрашивал шпон. Затем из-под его рук, как в сказке, являлись, другого слова не подберешь, и украшали дом сложные мозаичные картины.

Уже весной, попросив меня привезти ему более мощный реверсивный (с правым и левым вращением), электродвигатель, начал собирать установку с дистанционно управляемым экраном. Увидеть фильм на том экране мне не довелось. Учебный год закончился. В августе шестьдесят пятого я поступил в медицинский институт.

Голуби

Работая в Мошанах, я столкнулся с, вынесенным из

самого раннего моего детства, пристрастием к голубям. В моем селе увлечение этими воистину прекрасными птицами сошло на нет. У взрослых это увлекательное занятие сменилось трезвой рациональностью. Много едят, гадят на крыши, выщипывают в приусадебных огородах нежные всходы и так далее. Исключение составлял коренной мошанец, женившийся на елизаветовской девушке, Володя Скорцеско. На чердаках сарая, свиной конуры и курятника он водил бойных голубей.

Когда я ездил и ходил пешком в Елизаветовку через Брайково, в самой долине, за высохшим и превращенным в футбольное поле, прудом я всегда видел летающих и сидящих на крыше дома и сарая голубей. Разнопородные, весной они смотрелись на шиферной крыше живым разноцветным ковром. Хозяин голубей, среднего роста, пожилой сухощавый с хмурым лицом и, выступающим впереди сухой шеи, кадыком, взмахивал палкой с привязанной красной тряпкой. Разномастная стая поднималась в воздух. Простые летали со стремительным пикированием. Длинные черные и сизые птицы поднимались ввысь небольшими кругами и скоро скрывались из глаз. Особым полетом отличались бойные. Они, как говорят, шли в столб, громко хлопая крыльями. Периодически некоторые из них перекидывались через хвост.

Однажды я не выдержал. Свернув с дороги, я поднялся по косогору. Хозяин голубей сидел на завалинке сарая, подставив свое обветренное лицо лучам весеннего солнца. Я поздоровался и, извинившись, попросил разрешения посмотреть голубей поближе. Приподняв выцветшую, бывшую когда-то зеленой, полувоенного образца фуражку, старик обнажил сплошь седую голову. Почесав всей пятерней коротко остриженные волосы, хозяин медленно поднялся с приспы.

– Я тебя знаю!
– неожиданно заговорил он.
– Ты вчетелем в школи?

Я не стал его разубеждать. Старик снова приподнял фуражку над головой и, прикрывая ею глаза от солнца, посмотрел на крышу.

– Ты каких голубей разводишь?

Я разочаровал хозяина, сказав, что занимался голубями в детстве. Сейчас возможности водить голубей нет. Приходится любоваться на чужих. Его интерес ко мне как-то сразу сник. Тем не менее он спросил:

– Какие голуби тебе больше нравятся?

– Двучубые! Это самая красивая птица.

– Да!
– сказал хозяин.
– Красивые голуби. И лет у них гарный. Только я сейчас их не пускаю в лёт.

Старик снова снял свою кепку и показал ею вверх:

– Шулик! (ястреб) - коротко сказал хозяин, одевая фуражку.

Наконец я вспомнил:

– Меня зовут Женя. Как вас зовут?

– Петро! Фамилия моя Пономарь. Хочешь посмотреть двухчубых?

Петро пошел в торец сарая. Поднял, прислоненную к заборчику лестницу и приставил ее к стенке напротив, закрытого на небольшой замок, лаза.

– Драбину я забираю, бо кот сразу залезет к голубям. Я залезу первый. Лезь за мной.

Подождав, пока Петро не поднялся на самый верх, полез и я. Шатающиеся щебли потрескивали под моими ногами. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел голубей. У большинства придраться не было к чему. Короткий толстый, чуть погнутый клюв, широкая чавка, широкие бледные веки, гранная голова, которую украшали чубы. Передний - правильной розеткой, задний - от уха до уха. Грива по всей длине шеи. Приспущенные крылья.