Школа после школы
Шрифт:
Я оглянулся. Меня нагонял Павло Лисник.
– Завтра с утра к девяти в сельсовет с паспортом и приписным свидетельством!
– Хорошо!
Я даже не спросил зачем. Такой мысли у меня не возникло. Тогда у всех нас было непреложное: надо, значит надо!
Наутро я отнес в сельсовет документы. Отдавая, спросил Лисника:
– Зачем мои документы?
– Ты являешься призывником. Работаешь в Мошанах. Согласно закона о постановке на учет подлежащих призыву мы должны были взять на учет в течение двух недель. Но ты ни разу не пришел. Могут
– Я не знал, что надо встать на учет. А мне никто не говорил.
– Я отвезу документы в Атаки, в военкомат. Как отдадут, так сразу и вызову. Я позвоню в школу.
Я ушел. Событие для меня было настолько малозначимым, что я о нем забыл.
Прошло около месяца. Я сидел в лаборантской с Иваном Ивановичем Порядиным и Емилом Петровичем. Постучалась и вошла тетя Зина Грамма, уборщица школы, старшая сестра Ивана Федоровича.
– Евгений Николаевич! Звонил с сельсовета Павло Лисник. Сказал, чтобы вы после обеда пришли в сельсовет.
Только сейчас я вспомнил: почти месяц назад я оставил у него паспорт и приписное свидетельство.
Иван Иванович повернулся ко мне:
– Женя! А с какой стати твои документы у Павла?
Я рассказал о событиях почти месячной давности.
– Женя! Хороший ты парень, но баламут! Какое отношение имеет Павло к тебе, как призывнику? Ты не подумал? Спросить надо было старших! Зачем отдал документы?
– Если призывник находится на территории одного военкомата, то, скорее всего, при временном переходе в другое село никакого снятия и постановки на учет не требуется. Вот, если бы ты уехал в Дрокиевский или Рышканский район.
– Сказал, молчавший до сих пор Емил Петрович.
– Нет! Хлопцы! Тут совсем другое дело. Павло с Парфением хотят хороший магарыч. И Женя у них не единственный. У них все поставлено. В Атаках в военкомате есть такой Зиновий. Выпивоха, каких свет не видел. Перед уборочной Павло дает Зиновию фамилии лучших механизаторов. Тот выписывает повестки на переподготовку на месяц или два. Павло возвращается в Мошаны с повестками и дает их механизаторам. Кому хочется в армию во время уборочной? Самое время заработать! Никто не хочет. Бежит механизатор к бригадиру, потом вместе бегут к Житарю, Владимиру Степановичу. Вызывает Житарь Павла:
– Надо уладить!
Председатель Житарь за пару механизаторов во время уборки и кабанчика зарежет, не то, что бутылку водки откроет. Пьют, едят, и домой мясо увозят. Скорее всего, так у них в каждом колхозе. Вот и тебя решили на магарыч развести. Нагло забери документы и не думай. Ты какого месяца рождения?
– Девятнадцатого августа. И в августе у меня вступительные экзамены.
– Тем более! Тебе еще нет девятнадцати. Твой призыв осенний.
– Иди, забери документы.
– сказал Иван Иванович и, вздохнув, добавил.
– Эх, люди-людишки!
– Если что, пообещай им, что пойдешь в прокуратуру.
– напоследок сказал мне Емил Петрович, закончивший три курса юридического факультета.
В моей груди поднялась горячая волна
Мы вышли. Я поднимался по шоссе вверх, к сельсовету. Гнев распирал мою грудь. Мне не хватало воздуха. Постепенно мой гнев стихал. Оставалось только чувство омерзения. После общения со старшими и более опытными Иваном Ивановичем и Емилом Петровичем я почувствовал себя сильнее.
– Надо взять себя в руки! Лисник и Парфений старые, опытные... Кто знает, что у них в запасе. Я всего не знаю.
Войдя, я вежливо поздоровался. В кабинете были Парфений Бакалым и Павло Лисник. Одногодки, друзья, одновременно призванные на фронт в сорок четвертом и собутыльники. Ответив мне, они не предложили мне сесть, хотя стульев было порядочно. Краем глаза я увидел на столе несколько пар документов. Приписные свидетельства были вложены в паспорта. Ближе ко мне, с краю, был мой паспорт. Я узнал по обложке. Вспомнились слова Порядина:
– Женя у них не единственный.
Гнев мой куда-то испарился. Мне стало чуть весело. По натуре я азартный. Сейчас я почувствовал себя увереннее. По крайней мере, благодаря Ивану Ивановичу и Емилу, я играл с открытыми глазами. Но мои партнеры по ту сторону стола видели во мне запуганного простоланчика.
Я не стал говорить о том, что мне весной мне не будет девятнадцати. Я решил играть по их правилам:
– Мне хотелось в августе попробовать поступить в институт. Может как-то можно договориться? Дать мне шанс. А вдруг поступлю?
По тому, как Павло самодовольно откинулся на спинку стула, я понял:
– Клюнуло! Иван Иванович был прав!
– Договориться...
– почти жалобно пробормотал я, приближаясь к столу.
– Дело сложное!
– протянул Лисник.
Я понял, что мои документы он не открывал. Даты рождения не знает.
Парфений все время молчал.
Глядя в лицо Лисника, я приблизился еще на шаг. Пора! Не отрывая взгляда от Лисника, я молниеносно схватил мои документы и сунул в карман брюк.
Павло Лисник тяжело поднялся и перегнулся через стол.
– Ты что? В трибунал захотел? Посадят!
Я вспомнил Емила Петровича:
– Сначала в прокуратуру. А там я расскажу все!
Не попрощавшись, я ушел.
Магарыч мы пили вчетвером. Иван Иванович Порядин (Белый), Емил Петрович, Петр Кириллович и я.
Прошло более двадцати лет. Я был на амбулаторном приеме, когда меня неожиданно вызвали в отделение. Скорая доставила больного с тяжелым носовым кровотечением. Артериальное давление 230/120 мм. рт. ст. Пациент лежал на высокой подушке, закинув назад голову. (Это, к сожалению порочная поза, которую принимает большинство пациентов с носовым кровотечением. Кровь изливается в глотку и в лучшем случае больной ее выплевывает. Большинство глотает, чтобы "не терять кровь", что чревато очередными грозными осложнениями).