Школа строгого режима, или Любовь цвета юности
Шрифт:
Все как есть, ну, прямо все как есть! Жаловаться некуда и не на кого. Комсорг всегда прав. Тем более, когда идет в одной упряжке с классной руководительницей. Остается на себя пенять… Что вот такая «недостойная комсомола» уродилась… Сама я за собой грехов не наблюдала – ну, может, один раз было, когда пришла на субботник без лопаты. Но это была моя самая большая провинность за всю пионерскую жизнь.
Первой попала «под раздачу» Вика. Она выскочила из класса жалеть меня и нашла в туалете.
– Ой, прости меня, я хотела
Я вытирала слезы обиды, отвернувшись к окну. В туалет уже выстроилась очередь: кабинки без дверей давали возможность любопытным делать одновременно два дела – сидеть на унитазе и слушать, о чем мы разговариваем.
– Откуда Сурова узнала, что я тонула в Волге?
– Это я ей сказала. Когда меня Сова перевела к ней в каюту, Анька начала тебя хаять, сказала, что ты ее боишься. Тогда я и рассказала, какая ты смелая, хотела на спор Волгу переплыть, но тебя течением унесло… А что, нельзя было?
– Знаешь, Вика, у тебя язык – помело. Читать надо больше и на уроки ходить. Удивляюсь, как тебе на уроках до сих пор не пришло в голову привести в пример мальчиков из ШРМ с их марихуаной и Солженицыным.
– Ты хочешь сказать, что я дура? – догадалась Вика.
– Нет, сказать не хочу… Но придется. Может, ты и станешь великой актрисой или знаменитым режиссером, но Нобелевская премия тебе не светит!
Вика очень обиделась. Вряд ли она когда-нибудь вообще слышала об этой премии, но из моих уст это прозвучало очень обидно.
– Можно подумать, ты будешь! – ввязалась в склоку Вика.
– И я не буду, потому что меня не приняли в комсомол. И в институт меня не возьмут. И теперь вообще неизвестно, что со мной будет!
На эмоциях я выбежала из туалета и тут же столкнулась с девчонками.
Танюха схватила меня за плечи и начала трясти:
– Вот только плакать не надо! Сурова и Сова – две кретинки! Они просто ненавидят тебя. Нужно, чтобы тебе дал рекомендацию член партии, тогда они никуда не денутся.
– Да! – поддержала идею Настя. – Пусть тебе, к примеру, Соломон напишет рекомендацию. Он же коммунист. Примут тебя в комсомол как миленькие!
Я улыбнулась. Имя любимого учителя рассеяло отрицательные эмоции: мне стало смешно, едва я представила, как приду к Соломону и стану его просить помочь мне вступить в ряды комсомольцев. И это после всего того, что я ему рассказывала тогда в классе…
Вот и получилось, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя… Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания…»
Другими словами – человек зависит от общественного мнения. Но общество может ошибаться. Общество может зомбироваться. В разгар демократии мы хвалим демократов, при диктатуре мы славим вождей.
Жить «причесанно» можно, но так скучно. Жить вразрез с социумом
Больше я не пыталась вступить в комсомол.
Глава 2. «Вдовий камень» александрит
Динара приехала ко мне домой с дружеской поддержкой. Привезла много татарской вкуснятины, вино «Старый замок» и самиздатовские воспоминания дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу».
– Это тебе Никита просил передать. Когда прочтешь, отдашь мне обратно. Я тебе другие книги привезу.
Это оказалось как нельзя кстати. После собрания настроение было отвратительное. Подобным «наказанием», сами того не понимая, классная руководительница с подлизами вынудили меня стать сочувствующей диссидентам и антисоветчикам. Хотя, если честно, я мало понимала в политике и существующем строе. Стадные чувства жить и не высовываться я впитала с детства, как и все мои сверстники. И не особенно задумывалась, почему наша страна живет так, а не иначе?
Так что решение о непринятии меня в комсомол подтолкнуло к выбору – «петь» хором или соло.
– Динара, привези мне, пожалуйста, Буковского, Войновича и Зиновьева. Я хочу попробовать разобраться в нашей жизни не со слов маразматичной исторички, а сама. Если что не пойму, спрошу у твоего Никиты. Договорились?
– Ты не боишься? Учти… об этом нельзя никому говорить. Даже родителям. Если узнают, откуда у тебя запрещенные книги, у Никиты могут быть проблемы.
– Обещаю: ни одна живая душа не узнает. Да и потом, кто заподозрит вчерашнего выпускника школы в распространении нелегальной литературы? Извини, но твой Никита больше похож на Раскольникова, чем на Рахметова. Короче, не боись. Ничего не случится.
Мы стали пить чай с чак-чаком. Как приятно «душу подсластить»! Это выражение моей бабушки, с которым она развертывала конфеты «Белочка».
– Динар, ты извини, что мы в Казани твоей тетке не позвонили, сама понимаешь, нам не до этого было.
Динара удивленно вскинула бровки.
– Как не звонили? Звонили! Просто все сожрали, что тетка передала. Но я не сержусь, у нас эта еда копейки стоит. Мне тетка через проводника Казанского вокзала передает.
Я жевала и соображала – как звонили? Кто звонил?
– Татьяна позвонила моей тетке, и та передала ей посылку с угощениями для вас и для меня. Но когда я позвонила Таньке, она сказала, что вы как саранча все сожрали, потому что были арестованы. Да я не сержусь, ерунда какая!
Я почесала затылок – наверное, там расположены какие-то нервные окончания, стимулирующие умственную деятельность. Но это не помогло, потому что я так и не поняла, какие-такие угощения Танька брала у тетки Динары, если мы скинулись и Танюха с тремя рублями потащилась на рынок. Чудеса, да и только!