Школа строгого режима, или Любовь цвета юности
Шрифт:
И он прочел Байрона, потом Мандельштама, а закончил стихотворением Мережковского: «Доброе, злое, ничтожное, славное…»
А в моей голове был ворох эмоций, все перепуталось, я не понимала того, что понимает Марк, не видела так, как видит он, стеснялась поддерживать собственную правоту цитатами из великих. Он другой. А для меня важнее были не его глубокие внутренние искания, а комфортно с ним общаться или нет.
– Главное, что я извлек из обучения в вашем классе, – это дружба с Шумской, – улыбнулся он, словно услышал мои мысли. – Никогда не думал, что девчонка может
Я заулыбалась. Льстивая похвала так приятна для самолюбия…
А Женька вообще удивлялся, почему мне понравился он, а не Марк. Женя считал, что Марк очень красивый, умный и статусный. И ни одна девушка не пройдет мимо такого парня.
В тот день мы готовились к уроку литературы. Кроме основных уроков, Соломон добавил нам еще факультативные занятия. Многие учащиеся собирались поступать в МГУ на филфак и на журналистику, кто-то вообще метил сразу в Литературный институт. Дополнительные уроки по профильному предмету были необходимы. Даже на факультативах была стопроцентная посещаемость.
Соломон зашел в класс, и все поняли – что-то случилось.
– Сегодня кто-то подкинул мне в портфель записку. В ней четверостишие оскорбительного содержания. – Он надел очки и прочел:
Снаружи Левка коммунист, Внутри ж он гнусный сионист. Он ненавидит тихо нас, Ну что ж, придет расплаты час.– У меня есть основания предполагать, что это сделал кто-то из вашего класса. Пока я не узнаю, кто это сделал, я не смогу проводить у вас уроки. Прошу прощения у тех, кого расстроил. Но по-другому быть не может.
И Соломон ушел.
Класс рыдал. Учителя обожали. Мы гордились, что нам преподает великий педагог. Предположить, кто это сделал такую мерзкую подлость, было невозможно. Потому что именно Соломон был ближе всех к своим ученикам, именно он стимулировал нас творить, развиваться, думать и учиться. Уже взрослые его ученики признавались, что спустя годы уроки Соломона продолжают влиять на их поступки и мысли. Многие вообще поступали в эту школу только потому, что в ней преподавал Лев Соломонович. То, что он отказался вести у нас уроки, было трагедией для всего класса.
– Кто? Кто это сделал?! – Все задавали друг другу один и тот же вопрос. Но видимо, риторический. Потому что сразу стало понятно – или этот человек не из нашего класса, или он никогда не признается.
Все ученики ходили мрачные и раздраженные. Да, мы могли хулиганить, проявлять характер и эгоцентризм, но подлецом никто из нас не был. То, что случилось, было выше понимания. Этот поступок был пропитан злобой и ненавистью. Среди нас таких людей не было! И что парадоксально – подобных гадостей не писали никому: ни злой Сове с ее неактуальной математикой, ни историчке, преподающей субъективную историю. Написали всеми любимому педагогу, добрейшему человеку, который всю жизнь отдал ученикам и литературе.
Половина класса перестала ходить в школу. Целыми днями мы, сидя по
Едва я положила трубку, проговорив часа два с Настей, позвонил Марк.
– Что делаешь? – спросил он.
Я вздохнула:
– Да ничего не делаю, Маркуш… Сижу, готовлюсь к зачетам, а в голове пустота…
Марк засмеялся:
– Я помню твои стишата, которые ты химии посвятила…
– Это какие? – напрягла я память.
Марк процитировал:
– «Сижу я раз на химии, от скуки в синем инее, а в голове железный лом: мы изучаем жидкий хром». Помнишь?
Я невесело улыбнулась:
– Да, я каждому уроку посвящала стишата. Чтобы всем весело было. Только теперь не до веселья.
Марк ухмыльнулся:
– Я тоже думал, что будет весело…
– Это ты о чем? – замерла я.
– Я тебе скажу по секрету, только ты никому об этом не говори. Ладно? Это я написал стих Соломону и подкинул ему в портфель.
Я задохнулась от ярости. Марк?.. Это сделал Марк! Но зачем? Как он мог?!
– Ты дурак, мерзавец! Ты… ты… сумасшедший! Зачем?
Марк вкрадчиво заговорил:
– Видишь ли, подруга, я так вижу. Это мое мнение. И я его выразил. Помнишь, как Соломон отнесся к моему сочинению по «Преступлению и наказанию»? Помнишь, как он меня унизил перед всем классом, назвав страшным человеком?
– Он не называл тебя страшным человеком, он сказал, что его пугает твоя точка зрения! – вспомнила я.
Марк ответил тут же:
– А мне это не понравилось. Раз я такой нехороший, тогда логичны мои поступки. Правильно? Значит, именно я должен был исполнить эту неблагодарную миссию. Публично высказать свое мнение. Просто я не ожидал, что это получит такой резонанс.
– Ты должен завтра же признаться в том, что натворил! – категорично заявила я.
– Нет. Этого я никогда не сделаю. Истеричные барышни, героически настроенные парни… Зачем мне эти эмоции? Сделал и сделал, пройдет еще неделя, и все забудут про этот инцидент. А уроки он не имеет права срывать. Зарплату же получает!
– Он мой любимый учитель! Зачем мне твои откровения?! Рассказал бы Женьке. – Я отчаянно пыталась понять, как мне вести себя дальше.
– Женька из другого класса. И я ему не доверяю, как тебе.
И тут я поняла, зачем он рассказал о своем поступке именно мне.
– А ведь ты специально создал такую интригу. Чтобы посмотреть, как я поступлю? Кого выберу? Любимого педагога или близкого друга? Так?
Марк помолчал и небрежно бросил:
– У каждого свой кодекс чести. Да, существует десять библейских заповедей. Не убий, не сотвори себе кумира – и так далее… Но безгрешных людей нет, как мы знаем. Поэтому каждый человек, помня о заповедях, придумывает свой упрощенный свод правил и законов, по которым живет. Чем он может поступиться, а чем – никогда. Ты ошибаешься, я ни на секунду не сомневаюсь, что ты не выдашь меня. А рассказал я тебе просто потому, что горжусь своим поступком. Вот и вся хрень.