Школа террористов
Шрифт:
"Уважаемая редакция!
– стал читать я.
– Наш полк выполняет правительственное задание, доставляет из кап стран гуманитарную помощь: продовольствие, медикаменты, промтовары. Перепадает кое-что и членам экипажей - в порядке поощрения, купли-продажи: туда везем часы, водку, кофе, золотишко, а оттуда дешевое барахлишко, которое перепродаем здесь втридорога. И наше доблестное офицерство с боевыми подругами стали завзятыми спекулянтами, все свободное время тратят не на повышение знаний, мастерства, а на вояжи по толкучкам. Потеряли всякий стыд и совесть. Но это ещё полбеды. Главная же беда в том, что наш комполка
Дорогая редакция! Приезжайте, разберитесь, помогите! Неужто и вправду советская власть кончается, а вместо неё приходит так называемая демократия, где все дозволено, все моральные принципы считаются отжившими. Свиридов."
Достоверность письма не вызывала у меня сомнения: такое не придумаешь, и каждый уважающий себя журналист посчитал бы за честь взяться за это дело. Правда, нельзя было не обратить внимание на две вещи: уж больно корявым почерком написано письмо - одна буква завалена влево, другая - вправо, явно, чтобы сбить со следа. И ни инициалов, ни звания автора.
– Серьезное письмо, - сделал я заключение.
– Хотя, скорее всего, анонимное.
– Иного и ожидать не следует, - кивнул генерал.
– Попробуй повоюй с таким Держимордой. Да ещё идет сокращение армии. Правда, не исключен и такой вариант: кто-то, обиженный командиром, хочет таким способом свести с ним счеты. Но маловероятно: очень уж трогательно написано. В общем, поезжай и разберись. Проблема серьезная.
– Когда прикажете убыть?
– Если в отделе срочных дел нет, можешь завтра.
– Генерал взглянул на конверт, прочитал адрес: Молдавия, Варкулешты.
– Я бывал там.
– Вот и хорошо. Разрешаю самолетом.
2
На другой день я вылетел в Молдавию. В гарнизон Варкулешты, небольшой, из трех десятков домов, поселок, на краю которого у самого аэродрома возвышались четыре трехэтажки авиаторов, я добрался лишь вечером, но ещё застал в штабе и командира, и замполита, очень разных по внешности и характеру людей: подполковник Вайкулевич - высокий, подтянутый и энергичный, в каждом движении которого чувствовались властность, уверенность в себе; замполит майор Епишкин - приземистый крепыш, неторопливый, с мягкими чертами лица и добрыми глазами. И встретили они меня по-разному.
– Корреспондент?
– удивленно вскинул рыжие брови подполковник. Только журналистов нам и не хватало.
– Недобро усмехнулся, повернулся к своему заместителю: - Это по твоей части. Размести, проинформируй, обеспечь.
– И пошел к выходу.
Бестактность командира подтверждала содержание письма. Во всяком случае, ту часть, которая касалась его характера. И у меня чуть не сорвалось с языка: "У вас, видимо, есть основания держаться подальше от журналистов?" Но я сдержался: ещё настанет время сказать это.
– Спешит командир, - извиняющимся тоном стал оправдывать Вайкулевича Епишкин.
–
Открывать свои карты заранее я не собирался - сразу будут приняты меря, чтобы я ничего не узнал: кому охота попасть на страницы центральной газеты в неприглядном свете, - потому ответил уклончиво:
– Редакцию и наших читателей интересует работа ваших экипажей по доставке гуманитарной помощи. Говорят, вы чуть ли не все нуждающиеся регионы продовольствием завалили.
– Слухи явно преувеличены, - улыбнулся майор.
– Как у Шекспира: "Много шума из ничего". Разве это сейчас волнует нашу страну и армию?
– А что?
– обрадовано ухватился я за случайно оброненный замполитом конец ниточки, который мог привести к желанной цели.
– Что?
– переспросил майор, и улыбка в глазах сменилась грустной усмешкой.
– Вы выйдите за забор в своей капитанской форме и сразу все увидите и услышите.
Для меня то, что он имел в виду, не было новостью. Отношение к нашей военной форме стало неприязненным не только в Молдавии. В Прибалтике, в Армении, в Грузии - не лучше. И в немалой степени повинны в том мы, журналисты. Во многих газетах, по телевидению и радио изо дня в день печатаются и произносятся обличительные речи: сколько армия проедает, тратит на обмундирование и вооружение, какие в ней творятся беспорядки, какие несвойственные функции она выполняет, и что такую армию давно, мол, надо разогнать и заменить её малочисленной, наемной, скорее для престижа государства, а не для защиты от внешних врагов, которых, по мнению некоторых, ныне у нас уже нет.
– Националисты и вас донимают?
– Еще как! В открытую требуют, чтобы мы убирались отсюда. И солдат, которые у нас служат, против нас настраивают. Неделю назад из нашего полка рядовой Донич дезертировал. С автоматом. Пять дней его искали. Нашли. У мамы чуть ли не под юбкой прятался. Вернуть хотели, да не тут-то было. Прокурор санкцию не дает. Говорит, плохо занимались воспитательной работой, и не стоит-де национальные отношения обострять.
– А автомат-то зачем забрал?
– Вот в том-то и закавыка. Наверное, скоро и самолеты наши будут захватывать.
– Нерадостная перспектива. Что ж, постараюсь и эту проблему осветить...
Поселили меня в кэчевской гостинице, в небольшой обшарпанной комнате с двумя кроватями и солдатскими тумбочками, забитыми детскими игрушками: в номере проживал офицер с семьей, прибывший более года назад и ещё не получивший квартиры. Теперь он укатил в отпуск, и его "хоромы" предоставили в мое распоряжение.
– А если что пропадет?
– шутя спросил я у дежурной, сопровождавшей меня, полногрудой украинки лет сорока, игриво строившей мне глазки.
– Чому тут пропадать?
– не поняла женщина шутки.
– Этим цацкам? кивнула она на тумбочки.
– Хиба ж вы в Москву их повезете? Постель?
– она ловко, в мгновение ока, схватила с одной кровати матрас и положила на вторую.
– Я принесу вам новый: все, как в гостинице высшего разряду.
– Она профланировала рядом, чуть не задевая меня гордо выставленной вперед пышной грудью. Принесла новый матрас и белоснежное хрустящее белье. Пояснила: Такэ тилько высокому начальству сподобляем.