Школа
Шрифт:
– Это не шведы, – промурчал он и осторожно, стараясь не обсыпать орешки, доел пирожное, заставив Веру еще пару минут в нетерпении морщить нос, ожидая продолжения.
– Это не шведы,– повторил он, тщательно отирая платочком уголки рта и улыбкой выражая немыслимое довольство жизнью («Не человек, а одна улыбка – Чеширский кот какой-то»,– подумал Череп у себя за колонной и попал в точку).– Эти зайцы – поляк с греком, я видел их в иностранном деканате. Художники, будут соседями Еврея.
– Великолепно, – хмыкнула Вера.
–
– Приколись, Кальян сделает плов с анашой, – радостно сообщила Ада, от «оливье» переходя к большому зеленому яблоку.
Антоша вспыхнул. Микки взглянул на него ласковыми блестящими глазами – абсолютно черными и круглыми – и сказал тепло и сладко, мягко растягивая слова:
– Даже представить страшно, Антоша, чем может закончиться этот вечер. А завтра лететь в Индию. Труба, я понял, что нужно привезти тебе в подарок! Есть такие культовые глиняные статуэтки в форме э.., – Микки в притворном замешательстве прикрыл ладонью рот (глаза радостно блестели), – в виде женской этой самой, на букву «п»… Ах! Но, может быть, тебе лучше мужского, на букву «х»?
Антоша не знал, куда девать глаза. Во взгляде Микки было столько дьявольского простодушия! Ада улыбалась все шире, шире…
«Издеваются, гады, – подумал Антоша, начиная злиться.– Ну, ничего, я им устрою».
Ослабевшие от смеха Збыш с Никосом подхватили свои кожаные рюкзачки и доплелись до буфетной стойки, заказав рыжей буфетчице два двойных кофе.
– Шамиль Курватдинов, – шепнул Збыш, остаточно хрюкая в кулак.
– Пошел ты, сил моих нет, – был ему ответ.
Никос смотрел, как полная ловкая рука буфетчицы в одно мгновенье засыпает в стаканы по две ложечке растворимого кофе и с грохотом выставляет их на стойку, присовокупив два пакетика разового сахара и мелочь сдачи.
– Покурим и двинем, – сказал Никос, направляясь со своим стаканом к гудящему кипятком самовару.– Только представлю себе все наши баулы…
Наблюдая, как, залив свой двойной кофе кипятком, Збыш и Никос с блуждающими на лицах улыбками выходят из буфета, Череп подумал, что с такими отвязными неплохо бы познакомиться.
«А эта, – продолжил он мысль, выдвигаясь из-за колонны так, чтобы снова видеть Нину, – эта, кажется, на них чихала. Серьезная, как писательница. А глаза – синие, – Череп умильно улыбнулся. – Королева Гвиневера».
После исхода Никоса и Збыша в буфете стало значительно тише и спокойнее. Длинная Вера пересказала-таки Чеширу свой сценарий и теперь требовала немедленной ответной реакции, в то время как он, пропуская воздушные потоки ее речей мимо своих тонких, плотно к голове прижатых ушей, с интересом наблюдал, как бессовестные Ада и Микки доводят Антошу до белого каления.
«Хорошо бы в Ялту до сентября, – думала Нина, допивая сок и с сожалением глядя в прозрачное донышко стакана. – Хватит, натрудилась,
– Да, я не баба, и все меня пинают за это! – вдруг громко и пронзительно воскликнул доведенный Антоша, оскорблено поднимаясь над хихикающими Адой и Микки. – Да, нет у меня этих сисек, этой противной, вонючей…
– О! – замахал руками Микки, в восторге пиная под столом Аду.
– Обломись, Антоша, никто не хотел тебя обидеть, – гыкнула она, в свою очередь пиная Микки.
Буфетчица выразительно хмыкнула. Под веселыми взглядами, но с гордо поднятой головой, Антоша покинул собрание.
– О, Господи, Чешир, отвлекись ты, наконец, от этих дурацких мизансцен,– сказала длинная Вера, за подбородок поворачивая к себе Чешировскую улыбку.– Ну вот, что ты скажешь, например, об этом эпизоде, где герой рассказывает совершенно великолепную историю о…
Арсен и лучезарный Толик с бутылками из-под кефира в руках, распахнув тяжелые школьные двери, вошли, двинувшись навстречу своим отражениям в большом круглом зеркале на стене. Под зеркалом на скамейке сидел спиной к спине к самому себе черный парень в аккуратно застегнутой майке-поло.
– Привет, Доминик, почему не в Африке? – не напрягаясь, сострил Толик, ставя под скамейку кефирные бутылки.
Доминик вежливо оскалился, старательно пожал руки обоим приятелям и предупредительно поднес к сигарете Арсена свою красивую зажигалку.
– Приколись, Доминик,– ткнув пальцем в переносицу очков, с удовольствием завел свою шарманку Толик, усаживаясь рядом на скамейку и закидывая ногу на ногу.– Послезавтра ехать в Ригу с Мосфильмом на съемки, а тут такой облом: взяли с проявки пленку…
Глубоко затягиваясь, выпуская дым тонкой струйкой, Арсен бессмысленно смотрел в зеркало, безразлично разглядывая рыжуху с короткой челкой, чуть не носом читающую что-то там на доске объявлений при входе. Рыжуха была в узких голубых джинсах и желтой майке почти до колен, а на плече болтался смешной самопальный рюкзачок из верхней части старых джинсов, до сих пор сохранивших выпуклости чьей-то задницы (Арсен поймал себя на том, что невольно прикидывает: не задницы ли самой рыжухи?).
«Как много девушек хороших. Но лишь одна…»
– … в конце концов, если пленочный брак – при чем тут я?
Доминик, скаля белые зубы, кивал жестикулирующему Толику. Из зеркального предбанника буфета вывалились хохочущие парни со стаканами кофе в руках, уселись на ступеньках лестницы. Голос Толика звучал чересчур энергично и жизнерадостно – невыносимо. В какой-то момент Арсен почувствовал, что его начинает тошнить.
– Послушай, – произнес он, яростно топча окурок своим прекрасным кожаным мокасином,– кажется, ты хотел найти Чешира и зайти на учебную студию.