Школа
Шрифт:
– А Чешир здесь, в бюфет, – с готовностью сообщил Доминик, кивая, для наглядности протягивая руку в соответствующем направлении (приятели невольно повернули головы вслед за черной рукой и как раз увидели пылающего Антошу, негодующе выскочившего вон из буфета).
– Ну, бывай!
И Арсен с Толиком, сделав ручкой, мимо курящих на лестнице Збыша и Никоса, через зеркальную курилку прошли в буфет.
– … совершенно великолепную историю о…
Чешир улыбался, глядя, как от дверей буфета к нему направляются юные и прекрасные друзья: мужественно-сумрачный Арсен с прекрасно развитой челюстью и сверкающий
– Прошу прощенья, – пропел Толик, галантно прерывая Веру на предлоге «о», одаривая ее женолюбивым взглядом. – Прекрасно выглядишь. Чешир, жму руку!
Арсен хмуро всем кивнул и нехотя опустился на свободный стул рядом с длинной Верой, предварительно отодвинувшись от нее подальше (Вера только хмыкнула).
Толик помахал Ад-Микки и уселся рядом с Чеширом.
– Ну что, – начал он, обнимая спинку чешировского стула, – экзамены сбросил и кайфуешь? – Чешир кивнул, улыбаясь. – А у меня такой облом, приколись: пятьдесят процентов пленочного брака в курсовой Гонзо, и это накануне работы с Мосфильмом!..
Чешир молча улыбался, слушая монолог Толика, глядя на головы Ады и Микки, заговорщически сдвинутые над столом.
– … Гонзо с четвертого режиссерского – я снимал его двухчастевку и вот…
«Лей-ла, Лей-ла, – Арсен полулежал на стуле, выставив в проход между столиком свои худые, непринужденно широко расставленные колени. – Лей-ла, Лей-ла». Руки по локоть в карманах, челюсть – вперед.
«Ничего себе, – подумала Нина, с интересом поглядывая на это смуглое сумрачное лицо: по-кошачьи сощуренные глаза, агрессивная челюсть. – Очень даже ничего. Прямо Джек Эндрюс из Ирвина Шоу».
«Лей-ла, Лей-ла»
«И чего она уставилась на этого, челюстного?»
«Интересно, Шамиль действительно пошел на учебную студию или…»
«Так и придется переснимать за зайца-Толика»
«Значит, это и есть Школа? Значит, поступила – новая жизнь?»
В одно мгновенье перед доской объявлений у самых входных дверей Школы Саша рухнула с безумнейших радуг надежды на черно-белое дно тоски. На стандартном листке хладнокровно и четко был отпечатан список зачисленных на отделение кинодраматургии – столбик благополучных, совершенно дурацких фамилий.
«Опоздала!» – было первое слово, гулко прозвучавшее в Сашиной голове. Где-то рядом (на лестнице у буфета) кто-то громко, с хрюком, загоготал. Донесся запах дорогих сигарет.
«Курить, курить!»– пронеслось аршинными красными буквами поверх беспорядочно-отчаянного: «Так и знала – не нужно было ждать, ведь говорила – июль кончается, а тут – во всяком случае, если бы – ничего не поделаешь – Супер-Билли».
Тут Саша вспомнила Аду и всем сердцем пожелала, чтобы она была еще здесь, чтобы никуда не уехала на каникулы (а она и была тут, в двух шагах – пересчитывала наличность, раскладывая деньги на своих и Миккиных джинсовых коленках).
«Ад, я опоздала на экзамены!»– Саша повернула голову, увидела себя в круглом зеркале на стене и от этого одинокого отражения вдруг почувствовала себя такой несчастной, жалкой, осмеянной всем этим громоздким зданием, колоннами, чьим-то гоготом на лестнице и вот этим самым зеркалом.
«Неужели назад, домой?»– ужасом добила следующая мысль, и тут же застучали
В рюкзачке, в томике стихов Эдгара По, было вложено несколько бумажных купюр, выданных родителями на месяц достойной абитуриентской жизни. «Гори оно все синим пламенем – сегодня же деньги пропью, и тогда, может быть, уеду, – решительно взяла себя в руки Саша, языком слизывая слезы. – Только бы Адка была здесь. Господи, прости меня и за все сразу».
– Поехали!
– Поехали! – с ударением на предпоследнем слоге.
Оба затушили окурки в стаканах из-под кофе, а стаканы оставили на ступеньке у стены (уборщица потом очень ругалась).
Легко и радостно пролетая к дверям мимо застывшей у доски объявлений Саши, неравнодушный к женскому полу Збыш обернулся, заметил большую красивую слезу на загорелой щеке и ощутил мгновенную вспышку сочувствия и сострадания к незнакомой плачущей девушке.
С неизменной Сашей в арьергарде покинули Школу Арсен и Толик, отправившиеся в общежитие пешком по узкой асфальтированной дорожке вдоль буйной зелени. В два часа по полудню начал крапать тихий дождик. Большие темные деревья у Школы зашевелились, распрямляя заблестевшие листики.
Нина, едва вышла, как села в подвернувшийся «Москвичонок» с водителем-женщиной за рулем (второй режиссер с Мосфильма), мгновенно предложившей ей сняться в фильме про спецназ.
Ада и Микки, вжимая головы в плечи, весело перебежали через дорогу, как раз успев на подошедший «сорок восьмой». Длинная Вера, намеренно замешкавшись при выходе, на троллейбус не побежала. Чуть в стороне от остановки на обочине стоял ее Еврей и безмятежно голосовал такси. Довольно улыбаясь, Вера прикурила от Чешировской зажигалки, махнула лапкой и грациозно перебежала через дорогу, загорелой рукой держа над головой ярко-красную папку со сценарием о несчастной любви.
Подбежав ко вздрогнувшему Еврею, она, смеясь, поцеловала его в дождем закапанную щеку, расхохоталась на свою промокшую сигарету и, – болтая и вертясь, – изо всех сил принялась махать папкой проезжающим машинам. Уже через минуту затормозила бледно-голубая «Волга», парочка в нее уселась – хлопнули дверцы, взревел мотор, и машина унеслась прочь.
Благодушно улыбаясь-покуривая под большим черным зонтом, Чешир проводил «Волгу» дружелюбным взглядом и неторопливо направился в общежитие пешком.
Если от проспекта Мира сесть на одиннадцатый трамвай, как раз заворачивающий на Галушкина, то можно проехать всего одну остановку и выйти прямо против сверкающего стеклом подъезда общежития Школы, торчащего в компании своих близнецов – шестнадцатиэтажек: общежития военного училища инженеров-пожарных (это слева), политехнического института и института финансов (это справа и далее).
Общежитие Школы прекрасно, пусть и потрепано жизнью людей неуравновешенных. Возможно, длинные узкие коридоры всех шестнадцати этажей монотонны и тусклы, а двери по обе стороны обшарпаны или изрисованы, или держатся на честном слове, не раз выбитые по пьяной лавочке. Может быть, кое-где на общих кухнях (в начале коридора – сразу направо) побиты стекла, воняет мусоропровод и вообще достаточно окурков и прочего свинства там и тут. Зато здесь есть запах масляных красок и дерева, и кофе, и анаши, и есть буфет на девятом этаже и чудесная атмосфера вольницы.