Школьная осень
Шрифт:
Районная прокуратура находилась в здании районного ЗАГСа, недалеко от автобусной остановки. Я добрался до нее за 15 минут: и автобуса на остановке практически не ждал, и водитель гнал «Икарус» как на «формуле-1», да и на «остановках по требованию» не тормозил. До расчетного времени было 40 минут, но я решил не ждать, а пройти — вдруг прокурорский следователь, похожий на вождя мирового пролетариата, примет пораньше?
Седой дядька в форменном пиджаке, сидевший за столом у входа, взглянул на мою повестку, спросил паспорт.
— Будешь уходить, отметься! — попросил он. — Тебе по коридору налево третья дверь.
Я прошел через вестибюль мимо здоровой 2 на 2 железной клетки со скамейкой внутри (точно такая же находилась в детской парикмахерской «Чебурашка», только там жила настоящая живая обезьянка, которая воняла на оба зала и фойе), свернул в коридор. Обстановка в прокуратуре отличалась крайней аскетичностью. Любые монахи-отшельники бы удавились от зависти — пустой коридор, облезлые стены на полтора метра от пола когда-то покрашенные серой масляной краской, выше до потолка — побелкой. И четыре стула на весь коридор, восемь кабинетов.
На моё счастье, кроме меня, других посетителей здесь не наблюдалось.
Только я примостился на колченогий стул у двери кабинета с табличкой «Ожогин Г. С.» и взглянул на часы, как дверь открылась. В коридор с алюминиевым электрическим чайником в руках вышел этот самый следователь, взглянул на меня, потом на часы, буркнул:
— Пораньше пришел? Молодец! Раньше сядешь, раньше выйдешь.
И сунул мне в руки чайник.
— Ну-ка, бегом в туалет, набери воды! Туалет — туда!
Он показал рукой направление и скрылся за дверью. Я вздохнул и послушно побрел исполнять указание.
Прокуратурский туалет от какого-нибудь привокзального практически ничем не отличался. Унитазы-очки с перегородками без всяких там кабинок, писсуары с бумажкой внутри «не работает!», ржавая железная раковина, кран с только холодной водой и жуткий, до слёз, запах хлорки.
Сдерживая дыхание, я налил чайник, выскочил из этой пыточной в коридор, вдохнул полной грудью. Здесь никакой дыбы не надо. Запереть в сортире человека минут на пять-десять, а потом спокойно бери с него явку с повинной в убийстве Кеннеди и Клары Цеткин!
Обстановка в кабинете следователя прокуратуры была насквозь канцелярской, как в какой-нибудь заштатной конторке. Два облезлых старых шкафа для бумаг, забитых этими самыми бумагами, с десяток старых обшарпанных стульев вдоль стены, невзрачный сейф и стены в портретах членов Политбюро. Три портрета выделялись своими размерами — Ленина, Брежнева и еще одного неизвестного мне полного лысого мужика со звездой Героя социалистического труда и непонятными петлицами, в которых были и звезда, и герб Советского Союза, и еще что-то — я не успел разглядеть.
Единственное, что выделялось в кабинете на фоне всей этой обшарпанности был монументальный
Ожогин поставил чайник на длинноногий столик возле розетки, воткнул в него шнур, вилку шнура сунул в розетку, повернулся ко мне:
— Сейчас я чаю попью и тебя вызову. Понял? Жди в коридоре! Никуда не уходи.
На столе у него на листе обёрточной бумаги на блюдечке лежали три бутерброда с копченой колбасой, поодаль — вазочка с вареньем и фарфоровая сахарница с вычурной птичкой на крышке. Чтобы не смущать его, я поспешно выскочил обратно, в коридор.
Через двадцать минут он громко крикнул, не открывая дверь:
— Эй, пацан! Заходи, давай!
Я зашел. Ожогин сидел за столом, разложив бумаги. Прямо перед ним лежала тоненькая серая картонная папка с надписью на лицевой стороне «Уголовное дело № 123».
— Садись! — он указал рукой на одинокий стул, стоящий напротив стола.
Я сел.
— Паспорт давай! — потребовал он.
— У меня нет паспорта, — ответил я. — Мне 16 только в октябре исполнится.
Он посмотрел в папку дела, нахмурился:
— М-да, действительно. Это Шишкин как-то упустил.
Ожогин тут же рыкнул на меня:
— А какого хрена ты припёрся без родителей тогда, а? Почему никого из взрослых с собой не привёл?
Я протянул ему паспорт maman, который я взял с собой:
— А вы напишите, что я не один пришел, а с мамой.
— Молодец! — покровительственно похвалил меня Ожогин. — Соображаешь! Ладно, давай к делу.
Он неспеша заполнил бланк протокола, задавая стандартные вопросы — фамилия, имя, год рождения, место учебы, жительства и т.д. Потом перешел к данным maman — вписал в протокол её данные из паспорта, с моих слов записал место работы.
— Теперь рассказывай, как твоя соседка стрельбу устроила, — с непонятным злорадством предложил он.
Это и послужило для меня сигналом. Конструкт подчинения давно уже был готов, сформирован и рвался наружу. Вырвался.
Ожогин тут же замер, подобно истукану. Глаза остекленели. Почему-то открылся рот, из которого струйкой потекла слюна, капая прямо на костюм.
— Вы знаете, что уголовное дело необходимо закрыть за отсутствием состава преступления, — четко проговорил я. — Приказываю сделать это немедленно с оформлением всех необходимых документов. Мария Гавриловна Киселева действовала в пределах необходимой обороны, защищая жизнь и здоровье окружающих. Полковник милиции в отставке Киселева Мария Гавриловна является примером для подражания для вас и всех сотрудников правоохранительных органов. Приказываю её немедленно вызвать на допрос из следственного изолятора и выпустить на свободу.